Тогда она еще стеснялась меня, это потом ей стало на всенаплевать.

— Что?..

Кажется, я даже этого дурацкого вопроса не задала, я виделатолько крепкие юношеские, подло трясущиеся ягодицы и Динкину взмокшую челку. Толи от только что закончившегося выступления, то ли…

— Закрой дверь с той стороны!..

Я послушно прикрыла дверь и отошла от нее на безопасноерасстояние: как будто парень мог задеть меня, как будто Динка могла задеть… Воттогда-то мне и захотелось спать. Да так, что справиться с этим детским сладкимжеланием не представлялось никакой возможности. Я опустилась по стене, села,сложив ноги по-турецки, как это обычно делала Динка, и прикрыла налившиесясвинцом веки. Никаких мыслей в голове, никаких, только слипшаяся Динкина челка…

Я хорошо помню… Я хорошо помню, что очнулась только тогда,когда кто-то настойчиво потрепал меня за плечо.

Алекс.

Еще не умерший Алекс в своем вечном вытянутом свитере сиделпротив меня.

— Что случилось? — спросил он. — Почему тыздесь?

Действительно, почему я здесь? В чужом городе, каких сотни;в чужом дворце спорта, каких тысячи; в чужом коридоре, каких десятки тысяч; начужом, не очень чистом полу, каких миллионы… На чужом, не очень чистом полу,каких миллионы, сидит звезда — каких раз и обчелся… Хорошенький сюжет длябульварной прессы, ничего не скажешь…

— Эй, почему ты здесь?

— Нипочему, — огрызнулась я. — Сам спроси уэтой твари…

— Да что случилось, в конце-концов?!

О-о, только Алекс, несчастный, измотанный болезнью Алекспринимал наши с Динкой контры близко к сердцу. Ленчика и Виксан это забавляло,не более, они считали, что так и не обузданная ненависть придает пикантностьнашему скандальному дуэту. И не дает разжижаться тягучей, черной, как мазут,застоявшейся крови.

— Давай… Иди к ней, иди… Проведай нашу дорогую Диночку…

Алекс пожал плечами, отлепился от меня и направился кгримерке. Только бы тебе не пришло в голову постучать, подумала я совершеннобезнадежно: Алекс всегда был удручающе корректен… Вот и сейчас он аккуратностукнул в легкую фанеру костяшками пальцев и едва не получил по лбураспахнувшейся дверью. Кобелек, оперативно выудивший свое, выполз из гримерки.На лице его — тупом лице с тупым носом, тупыми скулами и тупым подбородком —застыло выражение удовольствия и растерянности. И оскорбленной в своих лучшихчувствах похоти. Потом я видела много таких лиц, самых разных, но это выражение— оскорбленной в своих лучших чувствах похоти — всегда оставалось неизменным.

Вот хрень!

Тогда Алекс настучал о происшедшем Ленчику: интеллигентно,робко, с застенчивым придыханием, почти с пиететом. А Ленчик настучал по куполуДинке — уже без всякого пиетета. В присутствии Виксана и меня, что было совсемуж унизительно.

— Если ты еще раз позволишь себе такой левый номер,тварь живородящая, — сказал он Динке в своей обычной манере, — еслиты только позволишь себе его… Я тебя урою… Я тебя через взвод солдат пропущу.

— Где взвод? — в своей обычной манере огрызнуласьДинка. — Подать сюда взвод!

И Ленчик тотчас же съездил ей по физиономии — в своейобычной манере.

— Это тебе от командира взвода, дорогуша. Учти, будешькозлить, я тебя заставлю кровью харкать. Я тебе все твои трубы перевяжу кчертовой матери…

— Пусть антисексин принимает, — посоветовалафлегматичная Виксан. — Купи ей антисексин.

— Пошли вы к черту, — огрызнулась Динка. —Сами принимайте, уроды… Видеть вас больше не могу… А ее больше всех… Не могу…

«Ее» — означало меня. Гнусную короткохвостую овцу, с которойДинка была вынуждена сосаться на каждом концерте: втыкаться в ненавистныегубешки, изображая глубокий и влажный поцелуй.

— А уж как я тебя терпеть не могу… — вставила я в своейобычной манере. — Уж как я… Тут не то что антисексин — цианистый калий непоможет…

— Да заткнитесь вы обе, тупицы гребаные! —Интересно, сколько раз Ленчик говорил нам это? — Заткнитесь! Значит, так,Дина. Ты прекращаешь свои… м-м-м… шалости. Хотя бы на гастролях… Дома — делайчто хочешь… Но на гастролях — никаких леваков. И если я еще раз узнаю об этом…Я шкуру с тебя спущу… В самом прямом смысле. А требуху сдам в анатомическийтеатр, пускай студенты с тобой развлекаются…

— Не гони… — поморщилась Динка. — Какой в задницуанатомический театр? Да если с моей головы хоть волос упадет, тебя фанырастерзают. Без масла слопают…

Ленчик запрокинул подбородок и дробно, по-женски рассмеялся.Господи, как же я любила его в такие минуты! Как же я его любила! И за мигторжества, которого вполне хватало, чтобы размазать Динку по стене, была готовапростить ему все.

— Ох, как ты ошибаешься, дорогуша! Ох, как тыошибаешься! А все потому, что ты клиническая дура. Вместо того чтобы по мужскимширинкам шляться, умные книжки почитала бы…

— Это какие же?

— Да хоть какие… Да хоть про психологию восприятия,если не в лом.

— Влом, — выдохнула Динка. — Ты мне такрасскажи. Своими словами…

— И не подумаю… А вот то, что о тебе забудут через тридня после того, как ты перестанешь открывать на сцене свой поганый рот, —это я и без книжек знаю.

— А с чего бы это мне перестать открывать на сцене свойпоганый рот? Я еще попою. — Теперь Динкин голос не был такимзлобно-победительным.

— Петь ты будешь ровно столько, сколько тебе отпущено.Мной. И ни днем больше. — Он специально заводил нашу неистовую Динку,Ленчик. Он делал это бесчисленное количество раз, и каждый раз Динка попадаласьна крючок.

— Пошел ты…

— Пойдешь ты. И опять же, только тогда, когда я тебе обэтом скажу…

— Да я завтра от тебя уйду…

— Контракт… — Ленчик прибегал к кнуту нашего с Динкойконтракта с видимым удовольствием: ему нравилось хлестать малолетку позарвавшейся спине. Очень нравилось. — Контракт. А контракт — он почищеудавки будет. И колумбийский галстук тоже отдыхает… Знаешь, что такоеколумбийский галстук?..

О колумбийском галстуке хорошо знала я, колумбийский галстукнаряду с гильотиной, папильотками и девятью способами хранения марочногоконьяка входил в Виксанов список достижений цивилизации. Колумбийский галстук,любимое развлечение подручных наркобаронов, перерезанное от уха до уха горло ивыпущенный через него на волю мертвый язык… Наш с Ленчиком контракт и вправдуотдаленно напоминал колумбийский галстук: на волю мы могли вырваться, толькодвинув кони. Склеив ласты, дав дуба, сыграв в ящик. Динка даже специальнозавела интрижку с одним известным питерским адвокатом по фамилии Лауферман,престарелым, засыпанным перхотью любителем Лолит. Адвокат за свои услуги ломилстрашную, по-еврейски непроизносимую вслух цену, Динке же он не стоил ничего:так, пара слюнявых поцелуйчиков, пара немощных фрикций и целый поток белесыхцитат из серебряного века, благополучно заменивших оргазм. Впрочем, Динкинаподростковая, с легким пушком на икрах самоотверженность так и не быланаграждена — ознакомившись с контрактом, Лауферман только руками развел: