Ахмед не хотел пить. И не пил в течение всего долгого марша от дома к стенам Константинополя. Это было запрещено Кораном, и многие, как и он, соблюдали закон. Но было не меньше и тех, кто не соблюдал его. Его маленький спутник Рашид со своей кривой правой ногой и бесконечными мечтами о женщинах являлся одним из них. И он поил Ахмеда бозой, когда тот беспомощно лежал во тьме своей раны. Она смягчала боль и продолжала смягчать ее в последующие недели. Она уменьшала страх, когда их раз за разом призывали к атаке. Иногда боза приносила ему сны – о доме, о прекрасной жене, о сыновьях. И о мертвой дочери, его дикой розе, маленькой Абаль, снова живой и бегущей по полям золотистой пшеницы.

Удивительно, как быстро разошлась сотня золотых монет – на бозу, на баранов, купленных для трапезы в честь погибших, на плату женщинам из палаточного лагеря на берегу Мраморного моря, к которым ходил Фарук и некоторые солдаты из отряда. Ахмед не ходил туда ни разу, зато Рашид – всегда. Но когда сотня монет закончилась, отряд перешел на грубую выпивку, которая вызывала не только забвение, но и боль. Ахмед старался меньше пить и больше молиться. Но ему нужно было чем-то унять пушку, которая день и ночь громыхала над ним. И еще страх.

– Подъем, адские псы! – взревел Фарук, подходя к ним с Рашидом. – Султан хочет спустить вас с привязи. – Он остановился, ткнул Ахмеда в голую ногу: – Вставай, гази! Аллах, наиславнейший, призывает тебя к Нему.

– Господин, это еще одна атака? – спросил Рашид, упершись в плечо Ахмеда, чтобы подняться на ноги.

Фарук улыбнулся. Ахмед терпеть не мог эту улыбку. Дело было не в уродливом лице – почти беззубый рот, растягивающийся под сморщенной глазницей к отсутствующему уху. Фарук улыбался так всякий раз, когда приказывал им идти на стены – дважды со времени первой атаки, когда был водружен стяг. Каждый раз многие товарищи не возвращались. Однако уже на следующий день отряд вновь был полон, ибо необученные башибузуки искали офицера вроде Фарука, с опытом, написанным на лице, и непревзойденной репутацией человека, знающего, что стоит грабить, едва город падет.

И сейчас он улыбнулся и заговорил громко, обращаясь ко всем:

– Общая атака? Не сейчас. Может, потом. Может, это будет последняя атака, которая сметет греков со стен и откроет нам крышки их сундуков и лона их жен, – его немногие оставшиеся зубы блеснули. – Ибо наш славный султан, восхваляемый небесами, нашел новый способ добиться этого. Он заручился услугами великого джинна, могучего волшебника, который в одну ночь создал чудесную башню, достающую до неба и глядящую оттуда на жалкие стены греков.

Люди заахали, многие полезли под одежду к талисманам и оберегам. Улыбка Фарука стала еще шире.

– И потому идите, дьявольское отродье, и смотрите, какое волшебство было призвано, чтобы уничтожить наших врагов.

Ахмед лежал голым по пояс, потому что какого-то дурака вытошнило ему на рубашку. Сейчас он нацепил свою сумку и жилет, купленный у цыганки за одну из немногих монет, которые ему удалось приберечь для себя. Девушка соединила четыре буквы его имени «АХМД» с одним из девяноста девяти имен Аллаха, аль-Гариб. Ахмед не умел читать, но знал, что это означает «ближайший», и когда он повторял имена, то чувствовал близость к Нему; одежда и сплетенные имена защищали его.

Ему требовалось избавиться от выпитой бозы. Но Фарук уже выстраивал отряд, и Ахмед не мог отойти. По команде своего болукбаши они вышли с подветренной стороны холма и поднялись по склону к его вершине. Ахмед ожидал встретить тот же вид, что и всегда, – стены, уходящие к морю, хлопающие знамена, осыпающиеся каменные бастионы, валы, которыми греки каждую ночь закрывали бреши, пробитые огромной пушкой. Но на этот раз он не замечал ничего, кроме творения волшебства.

Башня. Такая высокая, что ее и вправду должен был выстроить могучий джинн со своей тысячей помощников; только сильнейшее заклинание могло возвести такую громаду и так быстро, где еще недавно ничего не было. Стоящая во рву, прямо у внешней, самой низкой стены, она нависала над ней, затмевая даже вторую стену, которую защищали греки. Башня стояла напротив одного из бастионов, настолько разрушенного пушкой, что на нем остался всего один зубец, торчащий, будто одинокий зуб во рту Фарука. И Ахмед, который начинал понемногу учиться осадному делу, видел, чего достигла башня джинна: лучники на крытой платформе ее вершины могли стрелять прямо вниз по неверным, не давая им чинить стену и обстреливать толпы правоверных, которые с топорами и шестами штурмовали засыпанные бреши.

Ахмед смотрел, как летит пылающая стрела, пущенная с третьей, самой высокой стены, и видел, как она втыкается в толстые шкуры, покрывающие сооружение. Но огонь не занялся – шкуры были хорошо вымоченными; потом с крытой платформы плеснули воды, и стрела потухла.

Они уже дошли до своего деревянного вала.

– Стройся! Ты тоже, шлюхин пес, – рявкнул Фарук, сопровождая команды ударами. – Только мечи! Остальное бросьте здесь.

Топоры, копья и несколько щитов с лязгом легли у вала.

– А теперь каждый хватает столько дерева, сколько может унести.

Рядом лежали груды бревен, каждое длиной в половину роста высокого мужчины. Ахмед нагнулся вместе с остальными, поднял.

– Давай, великан, – приказал Фарук, ткнув его своим бастинадо. – Ты можешь поднять больше.

Ахмед добавил еще три бревна к тем трем, что уже взял, и Фарук продолжил:

– Хорошо. Хорошо. А теперь… вперед!

Ахмед перевел взгляд с одного чуда… на другое! От основания холма к башне на сто шагов тянулась деревянная галерея. Они всю дорогу будут защищены от стрел, болтов и камней, которые обычно густо сыпались с неба. Люди могли идти по шесть в ряд, так широк был вход. Потом Фарук уставился в галерею и заорал:

– Вперед!

Они двинулись во тьму. Однако темнота оказалась сумерками; Ахмед видел перед собой людей, хотя шел в первых рядах: через каждые десять шагов в галерее были отверстия, впускавшие солнце. По мере того как они приближались к источнику шума, становилось темнее. Но звуки не походили на уже привычные крики людей в бою. А когда они подошли к концу галереи, Ахмед услышал явственный шум инструментов, роющих землю.

Галерея расширилась, и Ахмед сообразил, что они вышли прямо под башню. Ее передняя часть, которая прижималась к внешней стене греков, была открыта, и голые по пояс мужчины взламывали землю и камень, крича и ругаясь на чужеземном языке. Они уже выдолбили там пещеру, и другие люди устанавливали подпорки, чтобы удержать ее потолок.

Ахмед посмотрел вверх… и разинул рот. Над его головой высилась башня, полая, за исключением лестниц, которые шли внутри, и трех платформ, соединяющих пролеты, которые поднимались к самому верху. Рашид стоял рядом и смотрел вверх с тем же благоговением на лице.

– Человек не может такое построить, – прошептал он. – За нас сражаются джинны земли и небес.

Ахмед видел, как их болукбаши слушает старшего офицера в богатом шерстяном гомлеке и сиреневом тюрбане; тот быстро говорил и показывал рукой в разные стороны. Фарук кивнул, потом обернулся к своим людям.