этнической чистки Румынии, было удаление эксплуатирующих румынскую нацию «чужаков», которые будто бы препятствовали прогрессу этнических румын в профессиях и национальной экономике в целом, то в отношении ромов, т. е. самой обездоленной и наиболее презираемой группы румынского общества, это соображение не имело силы. Присутствие ромов на территории Румынии также не представляло никакой угрозы для безопасности страны: у них не было «внешней родины»[981], которая могла бы воспользоваться их присутствием как поводом для предъявления Румынии территориальных претензий.

Более того, как отмечает Виорел Аким (Viorel Achim), румынский историк, недавно исследовавший историю ромов на территории Румынии, в межвоенный период ромы не были предметом систематических нападок со стороны националистической прессы или партий и не привлекали внимания правительств Румынии того времени[982]. И действительно, в межвоенной Румынии ромы были малозаметны, но отношение к ним было всё же отрицательным.

Корни широко распространенных предубеждений против ромов уходят далеко в историю. Следует отметить, что со времени своего появления на румынских землях в конце XIV и до середины XIX в. ромы были рабами государства, монастырей или румынских бояр[983]. Даже после своего освобождения (без предоставления, как бывшим крепостным, земли или иного имущества), они фактически не стали полноправными гражданами, а считались терпимым доброжелательной румынской нацией инородным телом[984]. После Первой мировой войны, во время аграрной реформы их наделяли землей лишь в редких случаях, поскольку лишь немногие из них были зарегистрированы как члены сельских сообществ (такая регистрация была непременным условием для получения земли)[985]. Даже получившие землю ромы во многих случаях ее быстро продавали, поскольку, как пишет В. Аким, «обработка земли не была их предпочтительным занятием»[986]. В начале Второй мировой войны ромы проживали в цыганских кварталах городов или на окраинах румынских сёл. Средства к существованию они обычно добывали, оказывая ценные для традиционной аграрной экономики услуги, особенно в изолированных населенных пунктах, отдаленных от рынков, где крестьяне могли бы найти более дешевые и качественные товары. Крестьяне, не имевшие доступа на такие рынки, могли положиться на ромов, производивших деревянные ложки и миски, железные земледельческие орудия и другие изделия из железа, характерные для доиндустриальной эпохи, в своих передвижных мастерских. Иногда они занимались розничной торговлей и некоторыми ремеслами, которые не считались «типично цыганскими», как, например, разведением свиней в трансильванском селе Шанц[987]. Женщины предлагали свои услуги румынским домохозяйкам в качестве помощниц и считались дешевой рабочей силой, особенно во время празднеств или на поминках. Широко распространенными были и другие занятия, как то гадание, попрошайничество и воровство; последнее, по представлениям традиционной ромской культуры, не является грехом, если совершается ради содержания семьи и без излишней жадности[988].

Постепенная ассимиляция общин оседлых ромов в господствующую румынскую культуру была нередким явлением. Согласно переписи 1930 г., только 37,2 % зарегистрированных ромов указали «цыганский язык» как родной, а почти две трети говорили на румынском, венгерском (в тех населенных пунктах, где данная национальность преобладала) или другом языке[989]. Согласно социологу Аурелу Бойе, который обработал исследования студентов Д. Густи, проведенные в селе Шанц, после эмансипации некоторые ромы обзавелись скромным имуществом, отказались от некоторых черт своей традиционной культуры и даже от своей идентичности, порвав всякие связи с родительской общиной, и утверждали, что они румыны. Были отмечены и случаи межэтнических браков, облегченных отсутствием религиозных различий между ромами и этническим большинством общества, в котором они проживали; дети от этих браков, как правило, считались членами этнического большинства.

А. Бойя с похвалой отозвался об ассимиляции ромов и считал ее проявлением модернизации страны в целом, и в особенности ромского сообщества. Но то, что А. Бойя и другие либерально настроенные румыны воспринимали как признак прогресса, для румынских националистов было проклятьем. Долгие века рабства ромов способствовали формированию в народной психологии отрицательного стереотипа рома как низшего существа, от которого следовало держаться подальше и которого необходимо было держать под строгим контролем. Этот стереотип преобладал в среде румынских крестьян, о чем ясно свидетельствует анализ румынского фольклора[990], проведенный австралийским антропологом Шеннон Вудкок. Многие образованные румыны также считали пространственную и культурную близость к ромам признаком низкого социального статуса. По мнению румынского историка Сорина Миту, в Трансильвании с конца XVIII в., когда румыны стали воспринимать себя отдельной этнической нацией, они жили в страхе, что их соседи считали их ниже себя по уровню культуры и статусу[991]. Исключительное беспокойство румына по поводу своего неполноценного статуса нашло отражение в подчеркивании различий между ним и «цыганом», «неевропейским» и «нецивилизованным» чужаком. Румыны считали невыносимым то, что иностранцы не желали замечать пропасть между ними и ромами.

Приведем пример румынского историка Джордже Потры, который опубликовал в 1939 г. первую и чрезвычайно ценную монографию по истории ромов в Румынии. Рассказывая о мнении итальянца, посетившего румынские княжества в 1815 г., согласно которому ромы составляли значительную часть населения Валахии и Молдовы, Дж. Потра поспешил возразить ему, объясняя, что на самом деле процент ромов в общей численности населения был очень мал. Не являясь ни националистом, ни ромофобом, Дж. Потра объяснил ошибку итальянца тем, что он мог принять за ромов румынских крестьян, задавленных нуждой и истощенных трудом. Другими словами, Дж. Потра давал понять, что не задавленных нищетой и не истощенных трудом румын спутать с ромами было невозможно[992].

Неудивительно, что соседи Румынии использовали этноним «цыган» как оскорбление в отношении румын. Например, когда в конце июня 1940 г. капитан 12-й дивизии Андрей Н. Ифрим докладывал об обстоятельствах вывода румынских войск из Бессарабии, он особо отметил, что в одном населенном пункте, через который его часть проходила, «жиды» оскорбляли румынских солдат криками: «Долой цыган!»[993] На одном из заседаний Совета министров Ион Антонеску отметил, что этнические румыны новых провинций, которых он подозревал в нелояльности, не оценили должным образом вклад жителей Старого королевства в осуществление великого объединения 1918 г. Для этих румын, продолжал он, «мы (т. е. выходцы из Старого королевства. – В. С.) были цыганами, годными только для того, чтобы проливать кровь [в Великой войне] и отдавать свое золото [на поддержку их организаций]»[994]. На послевоенном допросе Ион Антонеску утверждал, что в межвоенный период Венгрии удалось убедить Европу, будто бы Румыния была «страной цыган, людей, не умеющих управлять своей страной»[995].

Антиромские стереотипы были настолько сильны, что даже самые просвещенные представители румынской элиты считали естественным употреблять прозвища «цыган» и «цыганщина» в отношении того, что считалось предосудительным, – например, недостойного политического поведения, убогого помещения или вульгарных выражений. Достаточно двух примеров, чтобы