1943 г. процент этнических румын среди владельцев и персонала коммерческих и промышленных предприятий достиг исторического максимума в 99,01 %[947]. Особенно трудным было достижение такого «прогресса» на юге Бессарабии, где во многих селах лицами румынского происхождения были лишь нотариусы и учителя, которые, в силу своего статуса государственных служащих, не имели права заниматься торговлей. Но вместо того чтобы допустить исключения для таких сёл и разрешить местным жителям нерумынского происхождения заниматься торговлей, бессарабская администрация предложила, в порядке исключения, разрешить тамошним нотариусам и учителям совмещать занятия торговлей со своими основными обязанностями[948].

Хотя мне не удалось обнаружить сопоставимые статистические данные по Буковине, несомненно, что и там проводилась та же политика систематического вытеснения из местной экономики жителей иного этнического происхождения, в первую очередь украинцев, – по крайней мере до назначения губернатором генерала Александру Дрэгэлина в марте 1943 г. Эта политика была поводом для многочисленных жалоб немецким властям со стороны местных украинцев. В ответ на эти жалобы губернатор К. Калотеску 24 октября 1941 г. пояснял, что «устранение украинцев из торговли и промышленности и т. д. не представляет собой гонений на них <…>, но если проводить румынизацию, то вполне естественно, что ее необходимо проводить в первую очередь для румын»[949].

Бывшее имущество евреев и немцев в провинциях, как и в остальной Румынии, предоставлялось в пользование только этническим румынам – путем либо распродажи, либо сдачи в аренду на публичных аукционах, либо, чаще всего, решением местной администрации. Претенденты на такое имущество в Бессарабии должны были представить справку из полиции о поведении во время советской оккупации и о политической благонадежности в целом. Достаточно было туманного, не подающегося проверке подозрения со стороны полицейского, согласно которому, хотя «не было установлено, <…> что [данное лицо] открыто проявляло свою враждебность к румынскому государству, но, по имеющейся информации, оно может питать коммунистические идеи», или что «румынские чувства [данного претендента] оставляют желать лучшего», чтобы лишиться права на получение части трофеев, которое имели лишь лояльные этнические румыны[950].

Сдача в концессию этого имущества не принесла ожидаемых поступлений в провинциальные бюджеты, поскольку власти постоянно сталкивались с трудностями сбора причитающихся за концессию платежей[951]. Даже конфискация имущества депортированных за Днестр евреев не дала ожидаемого результата. Как пояснил в своем докладе от конца ноября 1941 г. младший лейтенант Иоан Смегнер, ответственный за инвентаризацию конфискованных у евреев ценностей на контрольном пункте Атаки, все эти ценности – «несколько десятков вагонов» – хранились «в ненадлежащих для их сохранности условиях», в результате чего они отсырели, «сгнили и испортились»[952]. Когда в декабре 1943 г. администрация Буковины представила доклад о состоянии «оставшихся от евреев» ценностей, она использовала такие же и даже более жесткие выражения: ценности «на миллиардные суммы были разграблены, недвижимость разрушена», сданное в аренду имущество «приведено в состояние негодности» и т. д.[953]

Фанатичная решимость полностью румынизировать торговлю и промышленность Бессарабии стала серьезным препятствием на пути экономического возрождения провинции. Как обычно, не хватало этнических румын с необходимыми знаниями и навыками, и все попытки обучить молодежь не привели к желаемым результатам. Так, хотя правительство поручило НИКООП открыть в провинции коммерческие училища для этнических румын, до августа 1943 г. в них записалось лишь 423 учащихся – слишком мало для всей Бессарабии. Попытки привлечь коммерсантов, ремесленников и предпринимателей из остальной части страны в Бессарабию тоже оказались не слишком результативными[954]. Политика выдачи в концессию промышленных предприятий – бывшей еврейской и немецкой собственности – этническим румынам привела к разочарованию: в августе 1943 г. в Бессарабии было 614 работающих промышленных предприятий, 263 из которых были выставлены на концессии через публичные аукционы, но только 125 из них были эффективно концессированы, что означало, что большинство промышленных предприятий управлялось местными властями – ситуация, которой правительство отчаянно пыталось избежать[955]. Румынские банки, включая специализированные, созданные для финансирования румынизации, учреждения, очень неохотно выдавали кредиты концессионерам бывшей еврейской и немецкой собственности, потому что эта собственность из-за непроясненности своего юридического статуса не могла служить ипотечным залогом. Вопреки настойчивым призывам Кондукэтора увеличить выдачу кредитов для бессарабских предприятий, провинция продолжала отставать по части получения кредитов на румынизацию от остальных территорий Румынии[956].

К грандиозным потерям привела политика в отношении бывшей еврейской и немецкой недвижимости в сельской местности, т. е. пахотных земель, выпасов и прилегающих к ним домовладений. Власти обычно учитывали это имущество вместе с имуществом жителей провинции, депортированных советскими органами накануне немецко-румынского нападения. Число депортированных из Бессарабии составляло от 17 до 22 тыс. такого рода жертв советских репрессий, а в северной части Буковины – от 3600 до 6 тыс. человек. По причине того, что были депортированы целые семейства, их имущество оставалось бесхозным[957]. На конец 1942 г. в сельской местности Буковины было 35 185 га «свободной» пахотной земли и 11 759 необитаемых домов[958]. В Бессарабии примерно в тот же период было 399677,5 га «свободной» пахотной земли и 61030 необитаемых домов[959].

Колонизация этих имуществ румынскими крестьянами, которые испытывали острый земельный голод, не должна была бы представлять каких-либо трудностей. Напомним к тому же, что в этот период в Румынии было примерно 12500 семей этнических румын с юга Добруджи, которых оказалось невозможно разместить в северной части провинции из-за нехватки там пахотной земли, и еще 140 тыс. трансильванских беженцев, в своем большинстве фермеров. Многие из них хотели бы получить землю в Бессарабии и Буковине, чтобы осесть навсегда[960]. Однако правительство долгое время сопротивлялось просьбам приступить к колонизации провинций, а когда наконец дало свое согласие, было уже слишком поздно.

25 июня 1941 г. Михай Антонеску поручил ГСРКИ разработать планы колонизации Бессарабии и Буковины беженцами с юга Добруджи и севера Трансильвании, но Ион Антонеску 5 сентября 1941 г. отменил это решение и отложил колонизацию на неопределенный срок. Причин для отмены было две: во-первых, Кондукэтор уже обещал награжденным в текущей войне солдатам наделение большими земельными участками в Бессарабии и Буковине, и, поскольку он не знал, сколько продлится война и сколько солдат будет награждено до ее окончания, то решил отложить распределение до окончания боевых действий. Во-вторых, он намеревался депортировать – опять-таки, вероятно, в конце войны – все национальные меньшинства из Бессарабии и Буковины, и может быть, в отдаленном будущем из Транснистрии, чтобы превратить эти провинции в «абсолютно однородное румынское целое». Полномасштабная колонизация провинций должна была начаться только по завершении этих операций[961].

В марте 1942 г. Ион Антонеску, видимо, под воздействием потока требований со стороны безземельных румын с юга Добруджи, всё же дал указание начать