Франсиско Гойя. Тавромахия. Офорт, лист 21: Трагический случай нападения быка на ряды зрителей на арене Мадрида и смерть бургомистра де Торрехо в 1801 г.

Опубликовано в 1816. Частная коллекция

На исходе 1936 года войска Франко оккупировали почти две трети территории Испании. Судьба Республики стала для Пикассо личным делом – ранее он и предположить бы не смог, до какой степени. Тяжелая осада превратила родной город художника – андалусийскую Малагу – в сплошные руины. Мать Пикассо оказалась в ловушке: Барселона, где она находилась, решительно поддержала Республику, наступление франкистов было неизбежно. Художника снедало беспокойство. Кроме всего прочего, он переживал непростой разрыв с первой женой, Ольгой Хохловой (стороны не скупились на взаимные обвинения), а Мари-Терез тем временем уже носила его ребенка. Творчески Пикассо был словно парализован. «Это было худшее время моей жизни», – признавался он впоследствии.

И тут в дверь его мастерской постучалась сама Испания в лице небольшой делегации, среди членов который был Серт, автор павильона Республики на Всемирной выставке, запланированной летом 1937 года в Париже. Остальные испанские художники, в том числе Миро, уже согласились создать работы для павильона, который должен был стать присягой верности осажденной Республике. Пикассо спросили, не хочет ли он что-то написать, что-нибудь внушительное и смелое, фреску во всю стену например, и максимально откровенно заявить о происходящем.

Минотавромахия. 1935. Офорт, граттаж (процарапывание).

Ульмский музей, Ульм, Германия

Пикассо взялся за заказ, хотя пока не понимал, что может сделать. В процессе обдумывания поставленной перед ним задачи художник на один-единственный день прервал текущую работу, чтобы внести свою лепту в общее дело. Между завтраком и ужином Пикассо сделал наброски для серии гравюр «Мечты и ложь генерала Франко» – гравюры можно было продать вместе или по отдельности, чтобы собрать деньги для Фонда помощи республиканцам. После всевозможных превращений Пикассо отказался от своей антипопулистской позиции, которую занимал с момента изобретения кубизма, – работа получилась жесткой, с элементами грязного сортирного юмора. Выполненная в жанре комикса серия «Мечты и ложь» высмеивает притязания Франко на роль рыцаря-крестоносца, спасителя Испании. Вместо новоявленного Эль Сида на быстром скакуне мы видим Франко верхом на комическом фаллосе. Пикассо также изобразил генерала в виде полипа, утыканного шипами, скользкого, похожего – по словам самого художника – на кучу дерьма; нечто отвратительное, вылезшее наружу из сточной канавы. Во всем этом есть что-то подростковое, особенно в том, как художник добавляет щепотку сюрреализма – на случай, если кто-то не понял: «торчащая во все стороны щетка из волос, срезанных с тонзур священников, он стоит голый в центре сковороды, и рот его забит жучиной массой из его же собственных слов». И далее в том же духе. Стать художником-героем Республики пока не получалось, Пикассо вернулся в мастерскую и вновь погрузился в живописные медитации на тему зеркал, моделей и Природы Образов. Возможно, какая-нибудь из этих картин и подошла бы для павильона? Но жизнь оказалась сильнее искусства.

VI

Герника – или Герника-Лумо на баскском языке – небольшой городок в двадцати четырех километрах от Бильбао с населением всего семь тысяч жителей, однако важность его для культуры и истории баскского народа намного превосходила его размеры. В центре Герники, на вершине небольшого холма, рос дуб праотцев – под ним, по рассказам самих басков, народ веками собирался, чтобы избрать своих законодателей или излить свои обиды.

Этот город был колыбелью национального самосознания басков – языка, истории и даже этнической принадлежности – всего того, что баски считали таким важным. Франко и его Фаланга выступали за прежний централизованный абсолютизм, нетерпимый к подобным региональным автономиям, так что с началом войны было сразу понятно, чью сторону займут баски, особенно после того, как республиканское правительство как раз и предложило им особую автономию. Первый президент автономного сообщества Страны Басков Хосе Агирре принес присягу в Гернике, поклявшись защищать родину до своей смерти.

К началу 1937 года стало ясно: грядут испытания. Армия фалангистов под предводительством генерала Эмилио Мола наступала с севера и приближалась к Бильбао – порту, через который получали продовольствие и оружие не только баски, но и все республиканские силы в регионе. Однако баски ушли в глухую оборону, яростно отстаивая свободу Эускади, как они называли свою родину, и Франко понимал: достаточно провести какую-нибудь карательную операцию в целях устрашения, чтобы заставить басков отказаться от сопротивления.

Мечты и ложь генерала Франко (первая часть серии). 1937. Офорт, акватинта.

Музей Пикассо, Париж

Все началось около четырех часов пополудни, в понедельник 26 апреля. В Гернике был базарный день, и жители города только-только отходили от сиесты – открывались магазины и банки, старики с длинными усами по баскской моде сидели за столиками уличных кафе, потягивая свой бренди, впитывая апрельское тепло. Небо было ясное. На синем фоне появилась маленькая точка, один-единственный самолет. Он несколько раз низко пролетел над рынком, домом собраний, дубом, а затем, зависнув над самой густонаселенной частью города, сбросил шесть бомб. Гернику тут же заволокло клубами дыма, показались языки пламени, а самолет вновь взмыл в безоблачное небо.

Спустя несколько минут еще три истребителя сбросили на город пятидесятикилограммовые бомбы, после чего одна за другой над городом пронеслись группы «хейнкелей» и «юнкерсов», сея хаос и разрушение, которые продолжались более часа. В страхе сгореть заживо в собственных домах жители Герники бросились в церкви, надеясь найти в них убежище, или побежали вниз по улочкам в поля и леса вокруг города. Немецкие летчики только этого и ждали – они выпускали из пулеметов очередь за очередью по беспомощным, отчаявшимся мирным жителям. На улицах начали скапливаться горы трупов.

Оставался еще один – последний удар. На третьем заходе «хейнкели» доставили груз из трех тысяч зажигательных бомб в алюминиевой оболочке, спроектированных таким образом, чтобы вызвать на земле максимально мощные возгорания и превратить город в огненную чашу. На превращение Герники в котел, наполненный пеплом, ушло три часа. Тысяча шестьсот сорок пять жителей – почти четверть населения – погибли сразу, тысячи получили чудовищные ранения. Один только дуб каким-то чудом уцелел среди пожара – обугленный, но не сломленный.

Для капитана первого истребителя-разведчика, по совместительству начальника штаба легиона «Кондор» полковника Вольфрама фон Рихтгофена акция прошла исключительно удачно. Наблюдая за языками пламени с ближайшего холма, куда его привезли для лучшего обзора, он объявил о полном успехе операции: бомбы были сброшены с хирургической точностью, гражданское население устрашено, как и было рассчитано заранее. Фон Рихтгофен прочел все правильные книги, особенно учебник по военной стратегии Дерцена, который двумя годами ранее предсказывал: «Если города разрушают огнем, если жертвами удушающих газов становятся женщины и дети… если от бомб погибает население городов, расположенных далеко от линии фронта… враг не сможет продолжать войну». Герника стала для люфтваффе первой репетицией того, что затем превратилось в стандартный набор оперативных мероприятий в небе над Варшавой, Роттердамом, Лондоном и в других местах. Никакой стратегической ценностью баскский город, естественно, не обладал, настоящей целью был Бильбао. Однако, по расчетам Рихтгофена, пламя от зажигательных бомб должно было просматриваться из порта. В Бильбао не могли не понять намек. Окрыленный победой полковник рапортовал: «Гернику буквально сровняли с землей; на улицах – воронки от бомб… просто потрясающе, идеальные условия для великой победы».