На Манфреда нахлынули воспоминания. Теперь Клеман умолк навсегда, и мажордом чувствовал нестерпимую боль. Страдал какой-то особый орган, о существовании которого он до сих пор не подозревал, а находился тот между печенью и желчным пузырем. Глаза щипало, горло перехватывало. Камердинера потрясло безмятежное выражение лица Клемана. Оно было красным, почти лиловым, кожа кое-где натянулась, кое-где собралась в складки, однако излучало покой и благорастворение. Возможно, так расположились ожоги, но Манфред готов был поклясться, что Клеман вот-вот улыбнется.

Взволнованный дворецкий мысленно обратился к себе. Смерть прежде представлялась ему катастрофой. А что, если умереть – значит вернуться домой из путешествия? Отдыхать после утомительных приключений, трудов, передряг. Неуемный, вечно деятельный Клеман, с такой страстью изучавший материю жизни, вытянулся, сложил на груди руки, закрыл глаза и собирался улыбнуться. Он что, хотел сказать, что в смерти нет ничего ужасного? Что она – неужели такое может быть?! – счастливое событие? Потрясенному до глубины души Манфреду показалось, будто старый мудрец преподал ему последний урок, приобщил к глубокой мудрости.

Наконец он прикоснулся к Клеману. По щеке Манфреда скатилась первая слеза, горькая и вместе с тем умиротворяющая. Следом потекли другие слезы, они были слаще и смешивались с мыльной водой и душистыми маслами. Когда Манфреду пришлось раздевать покойника, он уже не деликатничал, потому что одежда прилипла намертво. Он тянул, отдирал, а потом, отказавшись от безнадежного дела, решил закутать покойника в длинный черный саван.

Между тем подготовили зал прощания: погладили и повесили черные драпировки, поставили четыре свечи по углам стола, а в головах – вазу с пышным букетом хризантем, принесли стулья для тех, кто будет бдеть рядом с покойным. Жаровню поставили в самом дальнем углу, чтобы не ускорять процесс разложения. Сквозь приоткрытую занавеску виднелось закатное пламенеющее солнце. Казалось, пожар, охвативший башню, перекинулся на небо.

По обычаю с усопшим прощались столько дней, сколько возле него горели свечи. А когда они гасли, тело предавали земле.

В траурный зал хлынул поток прощающихся. Первыми шли обитатели дворца, за ними жители Приморья. Ночью подоспели френельцы. Они с пением прошли долгий путь, освещая его факелами. Будто бы в холодной зимней тьме вилась длинная огненная лента.

Блез сидел ближе всех к гробу. Лисандр из почтения взглянул на покойного, но тут же ясно увидел мертвых дедушку, бабушку, мать, отца и поспешил убежать.

Эма, напротив, решила бдеть у гроба до зари, а значит, Овид и Лукас должны были сменять друг друга у дверей. Почему они, прямодушные, искренние, преданные, должны охранять ту, что обрекла на смерть Клемана, которым все дорожили? Эма нуждалась в помощи, в совете. Однако ее доверие убило наперсника. Никто больше не должен знать о ее тайне. Договор с Сидрой лег ей на сердце ледяным камнем, и она понесет его одна.

Гийом Лебель сделал все возможное, чтобы добраться до зала с гробом. Ему тоже хотелось провести ночь возле покойного. Из-за покалеченной ноги он и с костылями едва двигался, к тому же от спирта у него слегка кружилась голова. Капитан чуть ли не час тащился в череде прощавшихся.

Ковыляя на костылях, он потерял последнюю пуговицу с форменного кителя: она оторвалась и куда-то закатилась.

Полярная лисичка спряталась в траве, решила найти норку. Какой-то паренек из Френеля подобрал пуговицу. Взглянул на лисичку и сунул находку в карман.

Вот подошла очередь капитана Лебеля, он вошел в полутемную комнату, приблизился к гробу, хотел сказать несколько слов, но с ужасом понял, что все позабыл. Капитан потерял равновесие и чуть не упал на покойного. За капитаном, по счастью, стояла Элизабет, она успела его поддержать, усадила на стул, подала костыли. А потом молча застыла у изголовья великого мудреца, дававшего ей незабываемые уроки. Элизабет, единственная из всех, осмелилась поцеловать Клемана в лоб.

Гийом с волнением смотрел на Элизабет. Он обратил внимание на скромную библиотекаршу еще в далекий праздничный вечер на балу. Сейчас при свете свечей она склонилась над покойным с лучащимся благодарностью лицом и показалась ему самой прекрасной женщиной на свете. У капитана и раньше кружилась голова от боли, напряжения, спирта, но в этот миг закружилась окончательно. Ничего подобного никогда не было в его жизни. Гийом выронил из рук костыли, все повернулись к нему.

Эма обернулась тоже. Гийом с самого утра хотел с ней поговорить, но не решался потревожить. Эма поздоровалась легким кивком, и капитан решил, что останется возле гроба до тех пор, пока останется Эма.

Восходящее солнце несмело заглянуло в траурный покой, где бдящие дремали, сидя на стульях. Лучи осторожно коснулись век Эмы, щеки Блеза, распухшей ноги Гийома. И все они одновременно пробудились.

– Ваше величество, вам же нельзя сидеть здесь до утра, – удивленно проговорил Блез.

– Король провел бы всю ночь на этом стуле, – ответила Эма. – Я сидела вместо него.

Вошел Лукас и остановился, не зная, что сделать в первую очередь: то ли подать руку Эме, то ли подставить плечо Гийому. Однако капитан взялся за костыли, дав понять, что справится сам. Даже Эма-юнга никогда не выглядела такой изможденной.

В будуаре ее ждал горячий суп. Эме не хотелось супа, она бы съела спелое манго, и сладкий сок потек бы у нее по подбородку… Но в северном королевстве понятия не имели о том, что есть на свете такие фрукты. Эма прошла, не взглянув на супницу, но из гардеробной выскочила вездесущая Мадлен, схватила ложку и все-таки ее накормила. Весь день Эма проспала, а когда проснулась, было уже темно. Лукас сидел возле лампы, положив ноги на маленький столик, и читал учебник по медицине, который казался крошечным в его огромных ручищах. Услышав шаги Эмы, он тут же вскочил. Нельзя сидеть в присутствии королевы.

– Сиди, не вскакивай, – сказала Эма, надела теплый плащ с капюшоном и вышла в сад.

В саду царил идеальный порядок, жаль, что до весны еще было далеко. Лицо Эмы обжег мороз. А был еще только ноябрь. Зима надумала всерьез измучить землю прежде, чем та снова зазеленеет. Эма жадно вдыхала холодный воздух. Ей нужно было очнуться, взбодрить кровь, приготовиться. Она не имела права быть слабой, нельзя постоянно опираться на Лукаса и позволять Мадлен кормить ее с ложки. Этим вечером она выйдет из дома одна. В полночь обнимет Тибо и почувствует его тепло и силу. Они вместе вернутся во дворец. Она прижмется к нему, будет прислушиваться к каждому его вздоху. Сколько еще часов ей ждать встречи? Целых семь. Эма представила себе руки Тибо, звук его голоса. Каким он выйдет из Гиблого леса? Что скажет? Ведь люди меняются после бед и катастроф…

Королева услышала шуршанье и отвлеклась от своих мыслей. Рыжая белка спустилась по стволу и смело подбежала к ногам Эмы. Уселась и стала смотреть. Раздутые щеки, блестящие глазки. Эма не шевелилась, боялась спугнуть. К ее величайшему изумлению, белка тронула плащ, словно собралась по нему взобраться. Эма наклонилась и подставила ладонь. Белка не убежала. Вытащила из-за щеки орешек и положила в протянутую ладонь. Потом поднялась на задние лапки, развернулась и умчалась к тому же дереву, с которого спрыгнула.