Рыженькая гостья так обрадовала Эму, что целую секунду королева любовалась орехом, позабыв о трагедиях и злой судьбе. Под гладкой скорлупой в чудесной округлости пряталось будущее дерево, а из его орехов мог вырасти целый лес. Эма зажала в руке нежданный подарок.

Стало зябко, королева встряхнулась, затопала ногами. Сейчас она найдет Манфреда, возьмет ключ от королевского кабинета. Скажет, что ей нужна папка с решениями Совета, а сама приоткроет окно, чтобы ночью они с Тибо пробрались через него во дворец.

Эма не думала, что Манфред охотно вручит ей ключ, но он, обрадовавшись, что королева заинтересовалась делами Совета, тут же отыскал его на связке. Лукас проводил Эму в кабинет и стал терпеливо ждать за дверью. В кабинете все было в том же беспорядке, в каком оставил его Тибо, собираясь в путешествие. Камзол на спинке стула черного дерева, нож для бумаги в книге, чернильница на компасе. Шахматная доска не скрывала, что Тибо вновь потерпел поражение от Гийома. Представив себе руку Тибо, которая передвигает пешку, слона, ладью, Эма почувствовала, что сейчас ее скрутит судорога. Она поспешила открыть окно, взяла первую попавшуюся папку и вышла из кабинета.

Когда на башне пробило одиннадцать, Эма была готова. Лукас отправился отдыхать, его сменил Овид, и она его убедила встать на караул не в будуаре, а в коридоре. Она слышала, как баталёр насвистывает вопреки мучительной боли от раны в голове. Эма оделась как можно теплее, взяла фонарь и отодвинула гардероб. Лукас, как и обещал, сделал задвижку на двери в потайной ход. Эма ее открыла и двинулась вперед, держась рукой за стену. Песчаник крошился, едва она задевала его ногтями. В висках пульсировала кровь, сердце замирало, королева боялась, что на нее прыгнет крыса.

Не сразу нащупала лестницу, которая выводила из подземелья на поверхность. Трех нижних ступенек не хватало. Она вспомнила, что одна треснула под тяжестью Тибо, когда в день их приезда он показал ей тайный ход. Две другие, наверное, вчера обломила Сидра. Ничего удивительного, они совсем гнилые. Эма поставила фонарь на пол и ловко взобралась по лестнице к плите, которая закрывала вход. Молясь про себя, чтобы ступеньки не подвели, уперлась в плиту и отодвинула ее.

Ступени выдержали. Эма протиснулась в щель и оказалась в коридоре, который вел в траурную комнату. В любую минуту она могла встретить кого-нибудь, кто пришел попрощаться с усопшим. Эма бросилась бегом в противоположную сторону и выскользнула в первую же дверь, ведущую в сад. Ветер сразу же бросил ей в лицо пригоршню снега. Она надвинула пониже капюшон и окунулась в метель. В двух шагах ничего не видно. Для тайного побега из дворца лучше не придумаешь. Эма стала невидимкой, как дворец и деревья вокруг. Через пролом в ограде она выбралась из сада, обогнула арку, перешла реку по мосту и побежала по пустынной дороге. Сквозь снежную завесу смутно различала слева внизу огни порта. Низко наклонив голову, Эма спешила к Кресту четырех дорог. Ветер старался помешать ей, он действительно дул с юга, как говорил Клеман. Эма вспомнила о метели, которая помешала Овиду спасти короля. Но сейчас налетевшая буря помогла ей незаметно убежать из дворца. Неужели Лес всемогущ? От одной этой мысли Эме стало совсем холодно. Снежинки кружились вокруг, словно мошкара, забирались под капюшон, в рукава…

Только уткнувшись носом в Крест четырех дорог, Эма поняла, что добралась. Кругом один белый вихрь. У нее шевельнулась жуткая мысль. Что, если это ловушка? Она здесь одна в глухой ночной час… Ни короля, ни королевы, ни принцессы… Жакар спокойно займет трон.

Эма глядела во все стороны, решая, идти ли ей дальше, ждать или сойти с дороги. И вдруг заметила что-то темное на обочине. То ли валун, то ли медведь. Осторожно подошла поближе.

Красный плащ.

Тибо! Это же Тибо!

Он сидел, подобрав колени, уткнувшись в них, закрыв руками уши. Руки распухли от холода. Он весь подобрался, защищаясь от снега и ветра, а снег засыпал его. Эма, утопая в сугробах по колено, добралась до Тибо. Он не шевелился. Она опустилась в снег и обняла его за плечи. Нет ответа. Плащ превратился в лохмотья, сапоги развалились. Эма сняла плащ и укутала короля.

– Тибо!

Он чуть приподнял голову, глядя перед собой, упершись подбородком в колени. Казалось, он заперт в невидимой клетке и звуки медленно доходят до него издалека.

– Тибо!

Он склонил голову набок, как воробей. Эма потрясла его за плечо.

– Тибо! Тибо!

Наконец-то он обернулся к ней. Очень медленно. Посмотрел пустыми глазами. Щеки ввалились, глаза впали. От уголка глаза тянулся шрам, теряясь в бороде. Прядь волос, прилипшая ко лбу, была белой как снег. Он напрягся, пытаясь понять, где находится и кто его зовет.

– Тибо! Ответь мне, – молила Эма, встряхивая его за плечи. – Ответь, ты меня слышишь?

Он молча смотрел на нее.

– Это же я, Эма!

– Эма? – неуверенно повторил он, словно возвращался к далекой прошлой жизни.

– Вставай! Пойдем со мной!

Королева с трудом помогла ему подняться. Он встал и покачнулся. Эма обняла его, чтобы он не упал. Крепко держа Тибо за пояс, заставила идти. Он позволял вести себя, но был словно ватный и очень тяжелый.

– Что с тобой сделали, Тибо? Что с тобой произошло?

Он молчал, но шел, и это радовало Эму. Она тянула его, подталкивала, а снежные вихри по-прежнему бушевали. Без плаща Эма замерзала. В беспросветной метели не раз выбирала не ту дорогу. Сначала они спустились к порту, потом поднялись к саду, но Эма не нашла в ограде удобного места, чтобы перелезть, и в конце концов они пробрались сквозь решетку возле замерзшего озера. Во дворце светились еще три окна: на кухне, где никогда не спали, в библиотеке, где Элизабет читала иногда до рассвета, и в траурной комнате, где свечи горели неугасимо. Благодаря трем светящимся пятнам Эма определила, где кабинет.

Втолкнула Тибо в открытое окно, и он распластался на полу, стукнувшись головой о дубовый письменный стол. Потом влезла сама, помогла мужу подняться и повела его в спальню. Мокрый след тающего снега тянулся за ними. Тибо позволил снять с себя все, что осталось от плаща, камзола, рубашки. Сверху на кучу лохмотьев лег, сияя рубинами, не пострадавший кинжал. Штаны Тибо и ногу располосовал порез. Красные рубцы были повсюду, но не сочились кровью и гноем, как у добровольцев. Раны Тибо успели затянуться. Эма притронулась к одной и почувствовала нечто вроде желе, какой-то бальзам.

Тибо оставался вялым и безразличным. У него торчали ключицы и ребра, плечи из-за худобы казались непомерно широкими. Медальон, которым он так дорожил, исчез. От Тибо исходил свежий запах перечной мяты, и в темноте кожа светилась, бледная и чистая, словно отполированная. Ногти отросли, но по всему было видно, что за ним ухаживали. Кто? Каким образом?

Эма уложила Тибо на кровать. Он дрожал, и она укрыла его периной, заставила выпить воды и подсунула под голову подушку.

Тибо был рядом, живой, его можно было потрогать, но в глазах застыли пустота и мрак.