железной волей. За час до начала представления он сидел на высоком табурете посреди сцены и отдавал последние распоряжения рабочим, а тем временем его брил парикмахер. То и дело он спускался с табурета и ковылял куда-то с намыленными щеками — зрелище, на которое стоило посмотреть. После представления, уже прилично одетый, он, прихрамывая, подошел ко мне и вручил большой конверт, сообщив по-французски, что это маленький знак признательности за мои хлопоты, сделавшие представление возможным. Когда я вежливо, но твердо отклонил дань, он был поражен. Было бы любопытно посмотреть, как дирекция оценила мой труд».

В Вене Кшесинская уже исполнила знакомые для себя партии в «Лебедином озере» и «Карнавале». В Будапеште она добавила к ним роль Девушки в «Призраке розы».

Получилось так, что Нижинский не смог принять участия в открытии сезона. Но, даже несмотря на это, артистизм русских покорил щеголеватых, богатых, умных и разборчивых венгров. Одна из них, девушка двадцати одного года, позднее написала:

«Выйдя из театра, я узнала, что самая яркая звезда труппы не принимала участия в этот вечер из-за легкого недомогания. Я решила посетить все представления. Следующий вечер опять застал меня в театре. Программа состояла из „Клеопатры“, шумановского „Карнавала“, а также „Князя Игоря“. Снова присутствовала блистательная публика. Посмотрев „Клеопатру“ во второй раз, я смогла лучше оценить исполнение Астафьевой, Федоровой и Больма. Декорации „Карнавала“ представляли собой тяжелые бархатные занавеси темно-синего цвета, украшенные гирляндами прекрасных роз. Прелестные костюмы в стиле бидермайера радовали публику своей легкомысленной жизнерадостностью. Пьеро, Бабочка и Панталоне флиртовали и носились по сцене, словно маленькие вихри. Вдруг на сцену вылетел стройный, гибкий, как кошка, Арлекин. Хотя лицо его было скрыто раскрашенной маской, выразительность и красота тела позволяли понять, что перед нами выдающийся танцор. Словно разряд электрического тока пробежал сквозь аудиторию. Зачарованные, будто загипнотизированные, едва дыша, мы следили за этим сверхчеловеческим существом, наилучшим воплощением образа Арлекина, озорного и обаятельного. Невесомость, стальная сила и гибкость его движений, фантастический дар подниматься и застывать в воздухе, а потом опускаться вдвое медленнее, чем он поднялся, вопреки всем законам притяжения, поразительная легкость исполнения самых трудных пируэтов и тур-ан-л’эр, которые проделывались без всяких видимых усилий, — все доказывало, что этот удивительный феномен являл собой саму душу танца. Забыв обо всем, зрители в едином порыве поднялись с мест, они кричали, рыдали, забрасывали сцену цветами, перчатками, веерами, программками, одержимые неописуемым восторгом. Этим чудесным видением, потрясшим публику, был Вацлав Нижинский».

Примерно через полтора года восторженная авторша этих строк, пришедшая на второй спектакль в уверенности, будто «знаменитая Нижински» — балерина, станет женой Нижинского. Она сразу же попыталась познакомиться с артистами труппы, и ее представили Больму. Она нашла его «не только ярким танцором, но и очень общительным, чрезвычайно культурным, начитанным и музыкальным человеком. Он был сыном концертмейстера Императорского оркестра. Мы развлекали его, показывали ему Будапешт, через него я познакомилась со многими артистами труппы, среди которых он был чрезвычайно популярен. Только с Нижинским мне не удавалось познакомиться, и я даже не была уверена, хочу ли этого. Его артистический гений поразил меня, но в то же время какое-то странное предчувствие жило в душе. Больм говорил о нем с благоговением, как священник о божестве».

Первый сезон Русского балета в Будапеште состоялся в начале марта и продолжался всего одну неделю. Если верить Анатолию Бурману, однажды произошел скандал, вызванный тем, что Нижинский вышел на вызовы после «Призрака розы» один, без Кшесинской, уже вернувшейся в уборную. То, что он мог поступить подобным образом, кажется вполне вероятным — статус танцора-мужчины коренным образом изменился благодаря его гению, опирающемуся на силу воли Дягилева, и вознес его на небывалую высоту, поставив выше всех балерин. Кшесинская, возможно, устроила сцену, угрожая тотчас же уехать в Россию. Вызывает удивление тот факт, что Бурман всегда оказывается там, где с Нижинским происходит что-то важное — его первые встречи со Львовым и Дягилевым, его увольнение и попытка покушения на его жизнь, и все это он старается рассказать с нелепой поспешностью, но это не означает, что все в его книге является чистым вымыслом. Он просто берет незначительные инциденты и с помощью своей сотрудницы-журналистки раздувает их до размеров сенсационной драмы. Кшесинская, к примеру, не упоминает этот случай, только заметив, что Дягилев позволил ей пропустить последнее представление сезона с тем, чтобы она могла провести дома день своих именин 15 марта (по новому стилю). Балет поехал в Монте-Карло без нее, но у труппы было отведено три недели на репетиции до открытия сезона, так что она вполне могла успеть к его началу.

Дягилев и Нижинский вернулись в отель «Ривьера палас» в Босолее, с обширным видом на море. Элеонора осталась с Брониславой. Пуччини приехал, чтобы репетировать «Девушку с золотого запада», Ага Хан жил в «Отеле де Пари», поблизости проживало в то время много знаменитых англичан. Лорд Керзон гостил у великого князя Михаила на вилле «Казбек», лорд и леди Дансани — на вилле «Джерси-Капо-ди-Монте», семья Джозефа Чемберлена проживала на вилле «Виктория», а леди Рипон и леди Джульет Дафф, отсутствовавшие целых три месяца, присоединились к своим преданным друзьям в «Ривьере палас».

Хотя Карсавина все еще оставалась в России, предполагалось, что именно она исполнит роль Тамары в балете на музыку одноименной симфонической поэмы Балакирева, а пока Фокин приступил к репетициям кавказских танцев, которые составят большую часть балета. В них были заняты почти все артисты труппы, и трудности начались, когда Нижинскому понадобилось несколько девушек, чтобы репетировать «Послеполуденный отдых фавна». Немало писалось о том, какое огромное количество репетиций потребовалось для того, чтобы поставить это короткое произведение, но Бронислава Нижинская, при участии которой создавался балет, свидетельствует, что он был закончен за год до того, как другие балерины стали его разучивать, и дело тут было не в неуверенности или ограниченности Нижинского, повлекшей за собой столь затянувшуюся работу, как это часто утверждалось, а в полном неумении танцовщиц приспособить свои тела к новому типу движений, а свой разум — к новой взаимосвязи танца и музыки. Надо признать, что Нижинский гораздо лучше демонстрировал то, что им следовало сделать, чем объяснял на словах. Бронислава сама не могла танцевать главную нимфу, так как Нижинскому была нужна более высокая балерина с выразительным профилем; поэтому на эту роль пригласили Лидию Нелидову из Москвы. Она также должна была исполнить роль Богини в «Синем боге» Фокина, к исполнению которой сначала планировали привлечь Мату Хари. Нелидова обладала характерным носом, а в остальном была довольно заурядной