не “черным чужаком”. А что б они сделали, поняв, что перед ними ачха? Лучше не думать. И если навести мальчишек на лодку Бабурао, быть беде, сообразил Нил, зашагав к монастырю Океанский Стяг, что был неподалеку.

Выкрики беспризорников становились все громче, а когда Нил был уже совсем рядом с монастырскими воротами, брошенный камень с силой ударил ему в спину. К счастью, в монастырь шпана не полезла.

Таранатх-джи встретил Нила, как всегда, радушно и, печально кивая, выслушал его рассказ. Дух в городе скверный, сказал он. Мишенями нападок становятся не только чужеземцы, но и китайцы из других провинций. Нынче тибетские монахи не выходят за пределы своей обители.

Нил с благодарностью принял предложение остаться в монастыре, готовом дать ему приют. Он послал записку Бабурао, и тот доставил его пожитки.

Лодочник ничуть не удивился происшествию с беспризорниками. О подобных случаях ему уже приходилось слышать от друзей и родственников из лодочного люда, заклейменных предателями и шпионами. Власти провинции винят лодочников в том, что британские корабли не были потоплены. Чиновников разъярило, что “водные храбрецы” не применили свою волшебную мощь для уничтожения вражеской эскадры.

– Кинту амра ки корбо, как нам быть-то? – на бенгали сказал Бабурао. – Нас считают чародеями, а мы всего лишь обычные люди.

Утром Нил запиской известил Комптона о своем новом месте жительства, и тот, заглянув к нему, посоветовал оставаться в монастыре, пока не найдется иное надежное пристанище.

Через пару дней он вновь навестил Нила. Печатник переговорил с Чжун Лоу-сы, и вместе они решили, что Нилу лучше перебраться на “Кембридж”, который все еще стоит у Вампоа. Там безопасно, поскольку корабль обеспечен особой защитой местных властей, и, кроме того, команда будет рада услугам переводчика.

К началу декабря Захарий распродал весь свой груз дельцам с маньчжурского побережья. Теперь, когда трюмы “Ибиса” были пусты, он, не теряя времени, развернул шхуну обратно на юг.

В двух днях хода от Гонконга впередсмотрящий разглядел прямо по курсу бригантину Филипа Фрейзера. Суда встали борт к борту, и Захарий отправился на совместную трапезу.

Фрейзер поделился кучей новостей. Английская эскадра вернулась в устье Жемчужной реки, ожидая начала переговоров с Цишанем, новым наместником в Гуандуне. Один из полпредов Ее величества занемог и передал свои полномочия коммодору Бремеру. К большой досаде военных, единственным королевским представителем остался капитан Эллиотт, заслуживший репутацию мягкотелого болтуна, ибо на бесконечных переговорах с ним китайцы лишь тянут время, чтоб укрепить свою оборону. Многие офицеры считают, что Пекин пойдет на уступки, лишь хорошенько получив по носу, и смеются над иллюзиями капитана. Кое-кто во всеуслышание называет его бесхребетным придурком. В ходу издевательские прозвища капитана – Полномочный горшок, Полномочная козявка, Полномочный писун и подобные.

Меж тем английская эскадра пополнилась боевыми кораблями, среди которых революционный в своей новизне паровой броненосец “Немезида”, какого еще не видывал Индийский океан. Фрейзер, побывавший на этом изумительном судне, мог говорить о нем часами. Корпус почти целиком из стали, и вообще на корабле столько металла, что пришлось снабдить компас особым устройством, корректирующим отклонение стрелки. Две машины в шестьдесят лошадиных сил каждая, ежедневно сжирающие одиннадцать тонн угля, приводят в движение гребные колеса с огромными лопастями. Вместе с тем осадка мощного судна так невелика, что ему годится глубина всего в пять футов! Секрет в том, что у него два подъемных киля. Вооружение корабля внушает трепет: два тридцатидвухфунтовых орудия на центральных станках, стреляющие ядрами и картечью, пять медных шестифунтовых пушек и десять железных на вертлюгах; вдобавок на мостке между колесами устроена труба для запуска ракет Конгрива.

По общему мнению, сказал Фрейзер, “Немезида” навсегда изменит характер морского сражения и станет секретным оружием, наводящим ужас на китайцев.

Среди прочих новостей одна вызвала особый интерес Захария: “Анахита” доставила чету Бернэмов к китайскому побережью. Фрейзер виделся с ними на Гонконге, и они были очень рады услышать об успехах мистера Рейда на поприще свободной торговли.

Новость эта побудила Захария скорее поднять паруса, отправив “Ибис” скользить по волнам.

Остров Чусан и продвижение войск на север были главными темами солдатских разговоров в лагере на Ша Чау. Первое время новости поступали скудно, однако всем было ясно, что захват острова обошелся минимальными потерями.

Но вот август перетек в сентябрь, и появились зловещие слухи о повальных хворях – дескать, тяжелобольных переправляют с Чусана в Макао, размещая их в особняке Мизерикордии, оборудованном под госпиталь.

Однажды прошел слух, что заболевшие сипаи из первой роты добровольческого бенгальского батальона эвакуированы с острова и сейчас изнывают в Макао. Кесри справился у капитана Ми, верна ли новость, и тот не только ее подтвердил, но разрешил группе унтер-офицеров навестить больных собратьев.

Хоть предстояла далеко не увеселительная прогулка, сипаи, еще не видевшие Макао, обрадовались возможности познакомиться с городом. И он их ничуть не разочаровал, произведя огромное впечатление на всех, и Кесри особенно. Группа высадилась на берег неподалеку от церкви богини моря А-Ма, и хавильдар не устоял перед искушением заглянуть в храм. К его изумлению, там многое было знакомо: благовония, божества, священные дерева и резные истуканы, стерегущие вход. Он, конечно, знал, что немало китайцев исповедуют буддизм, но даже не подозревал о подобном сходстве двух разных вер.

Отыскивая Мизерикордию, сипаи блуждали по извилистым городским улочкам, однако всегда находился тот, у кого они могли спросить дорогу на английском или хиндустани, – повсюду были гоанцы: лавочники, патрульные, сторожа. Взвод гоанских сипаев даже пригласил осмотреть их казарму и одарил фруктами.

Мизерикордия занимала серое мрачное здание, полное людей, не обративших никакого внимания на группу приезжих. К счастью, Кесри углядел Розу, помнившую его по “Лани”, и та провела унтер-офицеров в торец здания, где в тесной темной палате лежали больные сипаи.

Они-то и рассказали, что захват острова Чусан прошел, как предполагал Кесри, относительно легко, но вот потом началось черт-те что. Разразились эпидемии горячки и других недугов, уйма солдат пала жертвой неудержимого дизентерийного поноса. В полевом лазарете санитары, пробираясь меж вплотную постеленных циновок, то и дело наступали на какого-нибудь недужного при смерти.

Всему виной, сказали хворые сипаи, безграмотность высшего командования. Место под лагерь было выбрано без учета тамошнего рельефа, изобилующего заболоченными низинами, из-за чего солдаты дышали ядовитыми испарениями и мокли в палатках, в прилив заливаемых водой. Один взвод хотел обустроиться на холме, но там его вдруг накрыло жуткой вонью. Солдаты принялись копать, надеясь отыскать причину неистребимого смрада, и, углубившись всего на штык, наткнулись на черепа и гниющие кости – холм оказался могильным курганом. Командиры сочли его источником заразы и приказали взорвать. В результате образовалась воронка с кусками гробов и раздробленными скелетами.

На острове, поведали сипаи, острая нехватка пресной воды, и оттого утолять жажду порой приходилось из канав, орошающих рисовые поля. Запасенный в Калькутте провиант был скуден и скверен, на нем оставили мету жучки и плесень – кто-то, ясное дело, хорошо наварил, сбыв просроченные продукты. Дабы избежать голода, интендантам пришлось закупать провизию по бешеным ценам на торговых судах, сопровождающих экспедиционный корпус.

Все это время стояла жара, которую даже индусы переносили с трудом, а уж о белых нечего и говорить. И в довершение всех бед – дикая враждебность местного населения. Китайские власти объявили награду за чужеземных солдат, и те не знали ни