в ней все чувства, оставив только неосознанное желание идти за ним. Он приготовился к взрыву ярости Лейлы, зная, что вполне заслужил его.

Но его не последовало. Лейла прижала к себе Надю и отступила на несколько шагов.

– Я… там, во дворце, ты… – невнятно бормотала она. Надя заплакала, и Малик с ужасом вспомнил, как она рассказывала ему, что не всегда может отличить фантазию от реальности.

Его сестры, значившие для него больше, чем кто-либо еще в этом мире, не злились на него.

Они были от него в ужасе.

– Надя, не плачь. Это же я. – Он потянулся к ней, но Лейла свободной рукой схватила ведро и выставила его перед ними для защиты.

– Отойди от нас! – воскликнула она. Малик и Лейла росли вместе и дрались друг с другом много раз, но ни единожды она не смотрела на него так, будто он способен причинить ей настоящий физический ущерб.

Как будто он их отец.

– У меня не было выбора! – крикнул он. Они должны понять, что, если бы он не заставил их идти за ним, они не пережили бы нападения мятежников. Он выбирал между их смертью и их ненавистью, и для него выбор был очевиден.

И все-таки Малик понимал их – он лучше всех знал, как страшно, когда твой разум контролирует кто-то другой. Глаза Лейлы заметались по маленькому хлеву. Она до крови ущипнула себя за руку.

– Откуда я знаю, что это реальность? Что это не еще одна иллюзия? Сколько раз ты уже с нами это проделывал?

– Я никогда до этого не применял на вас свою магию, клянусь! – Малик шагнул к сестрам, а они съежились и крепче вцепились друг в дружку – так же, как делали они с Лейлой, когда на них наступал разъяренный отец. Это только усилило его отчаяние. Ему было жизненно необходимо объяснить им, что он совсем на него не похож.

В груди у него вскипало разочарование. Возможно, если они не образумятся, ему следует соткать еще одну иллюзию, чтобы их успокоить.

Нет. Малик потянулся к браслету Тунде, но вспомнил, что отдал его Адевале. Пальцы впились в предплечье – сильно, до боли, и по мере того, как под ногтями собиралась кровь, невыносимое напряжение уходило из его головы. Сейчас просто не до разговоров – все слишком расстроены. Они обсудят возникшие противоречия, когда успокоятся.

– Я ухожу, – сказал он ровным голосом, хотя сердце его разрывалось. – В доме нам отведена комната. Вы можете отдохнуть там. Я пока побуду снаружи.

У дверей хлева он остановился и в последний раз взглянул на решительно сжатые губы Лейлы, мягкий изгиб щеки Нади.

– Я так поступил, чтобы защитить вас. – Он надеялся, что в этих нескольких словах уместилось все то, что он не мог сейчас высказать. – Все, что я когда-либо делал, я делал ради того, чтобы защитить вас.

Лейла встретилась с ним глазами, и он увидел, как в глубине ее зрачков что-то переменилось. Она едва заметно кивнула, и он оставил их собирать осколки разбитого им доверия.

Малик не так уж долго жил во дворце, чтобы позабыть заботы сельской жизни. Он двигался механически: принести дрова для очага, воду из колодца, нагреть воду, вымыться, постирать одежду. Когда он занимался простыми делами, его мозг отдыхал от беспокойных мыслей. Он не думал о предательстве Яемы. Не думал о чуме, которая может внезапно разразиться, или о чудовище, которое может появиться в любой момент. Только он и его тени – и больше никого.

Но где-то на середине стирки он просто замер. Мозг перестал работать. Хозяйка дома подошла к нему со свежей одеждой в руках, но он даже не посмотрел на нее.

– Должна признаться, человеческий щенок, я не предполагала, что ты окажешься таким способным к кровопролитию, – сказала Гиена, а Малик мог только смотреть на медленно окрашивающуюся в красный цвет воду. Его даже не волновало, как он еще у ворот не заметил голубой отблеск в глазах хозяйки.

Он думал, плутовка начнет над ним насмехаться или, что еще хуже, примется его утешать. Но она не стала делать ни того, ни другого. Она просто положила стопку одежды рядом с ним и сказала:

– Ты будешь не первым, кому такое могущество переломило хребет.

– Оставь нас, – властно сказал Малик – нет, не Малик, а Царь Без Лица. Самому Малику недоставало сил на ответ. Он задался вопросом, почему дух вдруг взялся его защищать, но сразу потерял эту мысль в небытии, в котором растворялись все его эмоции.

Гиена посмотрела на него. Если бы он был героем эпического сказа, сейчас она бы произнесла речь для поддержки его боевого духа. Но она только покачала головой и удалилась. А Малик остался сидеть на месте, глядя в пустоту, вода остыла в корыте.

Прошли часы. Малик наконец переоделся в то, что принесла Гиена. Он хотел поговорить с сестрами, но передумал – как бы не сделать еще хуже. Аминаты нигде не было видно, Фарид никаких конкретных заданий ему не дал, и Малик решил немного поспать, хотя день был в разгаре. Он ляжет в пристройке, так как Лейла и Надя явно не желали видеть его в их комнате. Отец много раз выгонял его спать на улицу, так что ему не привыкать.

Он вернулся в дом поискать одеяло и прошел мимо приоткрытой двери хозяйкиной спальни. Он увидел Фарида, наклонившегося над Ханане, и по его спине пробежал холодок. Но затем он заметил серебряный отблеск в руке Фарида и нить, тянущуюся к шее Ханане, – Фарид пытался зашить ей рану. Наставник Малика сделал последний стежок и отступил на шаг, чтобы оценить работу.

– Ну вот, совсем другое дело. – Ханане не ответила, и он нахмурился. – Болит?

Принцесса покачала головой.

– И сейчас не болит, и вчера не болело. – Она горько вздохнула. – Что я за чудовище. Мне чуть голову не отрезали, а я ничего не почувствовала.

Фарид упал на колени и схватил Ханане за руку.

– Ты не чудовище.

– Нет, чудовище! Саранча, землетрясение, мятеж – все это произошло только потому, что ты меня воскресил. Это меня, а не Карину, надо принести в жертву в Обряде Обновления.

Всего несколько дней назад Малик согласился бы с Фаридом. Но не после того, как Ханане скашивала целые отряды воинов, как серп – пшеницу. Не после того, как она с легкостью отрывала конечности и разбивала черепа.

Может быть, Ханане и не чудовище, но она явно не человек. Только глупец может думать, что можно