— М-м-м, — протянул Каладиум с лукавой улыбкой. С губ его сорвался тяжелый вздох, когда он посмотрел на Эсфирь. — Гляжу, не сильно вы от нас отличаетесь. Тоже кдвукровнойобратились? Антуриум?.. В жизни не поверю, что ты счел эту девушку чистокровной. Или?.. Или что? Не понимаю. Дайте угадаю… она не рассказала вам, что у курганов учудила?

— Помолчи, Каладиум, — раздался женский голос, от которого у Олеандра листва встала дыбом.

Вырожденки расступились по щелчку пальцев. Азалия шагнула вперед, и рукава её алой рубахи, стянутой на талии кожаным поясом, на миг раздулись. Слухи и портреты не лгали — уродилась она красавицей. Хотя ныне лицо её несло печать отчуждения, словно взирала она на чужака — не на родного брата.

— Здравствуй, Антуриум. — Она тоже покосилась на Эсфирь и усмехнулась уголком губ. — Думаю, ты понимаешь, чего я хочу? Думаю, сознаешь, что долгие беседы меня не возрадуют?

Олеандр посмотрел на отца. Тот не повёл и бровью. Его черная накидка отчетливо выделялась среди зелёных— двое хранителей стиснули его с боков.

— Уверен, переубедить тебя мне неподвластно, — вымолвил он, изучая то сестру, то Аспарагуса. — Ненависть твоя глубока. Но разрушения и жертвы ни тебе, ни мне чести не сделают.

— Дозволив нам войти, ты поступил разумно, — произнесла Азалия и сомкнула зубы, будто запирая рвавшиеся на волю проклятия. — Но что дальше? Возвратишь меня в род, вверишь бразды правления?

— Истинно.

Тишина грозила растянуться на целую вечность. Нечасто владыка раскидывался пустыми словами. Да что там! Он никогда не выпускал в мир решения, прежде не взвесив «за» и «против». Перешептывания стёрлись — мало кто предвосхищал столь дрянное развитие событий.

— Я не вчера родилась, Антуриум. — Голос Азалии заскрежетал, как клинок по металлу. — Где подвох?

— Нет подвоха. — Отец пожал плечами. — Я просто хочу разрешить спор малой кровью. Ужель это тебя изумляет?

Олеандр едва дышал. Отец что, и правда хочет передать сестре правление? Это не сон? Не шутка?

— Докажи, — бросила Азалия.

Отец мазнул ладонью по воздуху. Зеленая дымка соскользнула с его пальцев. Закружилась и развеялась, являя взорам собравшихся посох правителя. Его древесную рукоять венчал опутанный лианами стеклянный шар. Внутри шара качал ветвями миниатюрный близнец Древа.

— Изволь. — Отец подхватил посох и прижал к стволу.

Не прошло и мгновения, как Древо начисто его поглотило. Каждую ветвь охватило свечение, тут же погасшее.

Вечное Древо признало нынешнего владыку, поняло, кто посмел воззвать и обратиться к нему.

— Что он творит, Боги?! — прохрипел Олеандр, чувствуя, как трясутся пальцы и поджилки.

— Сердце наше, — между тем бормотал отец. — Защитник наш и прародитель, я взываю к тебе и молю: прими в род старшее дитя моего отца. Доверь ему бразды правления, напитай силой…

Невзрачная тень отделилась от отца, нырнула в ствол. Древо вспыхнуло пуще прежнего. Замахало ветвями, рассыпая листву. Корни дрогнули, извиваясь и раскачивая почву.

Старшее дитя! Азалию! Нет-нет-нет! Олеандр пожелал остановить это безумие. Но изо рта вырвался невнятный писк. Он поглядел на Аспарагуса. Бывший архихранитель скрестил пальцы у бедра и улыбнулся в усы.

Молчать просит? А не пойти бы ему!.. В груди разгорелся пожар. Но Олеандр умолк, сам не ведая почему.

Желанный дар преподнесли Азалии на блюдечке. По её лицу пробежала тень сомнения. И все же жажда власти победила. Она тронула свисавший у щеки прут.

Аспарагус вдруг отступил от неё и скрылся за спинами вырожденцев, взвихряя пыль.

Свечение растеклось по коре Вечного Древа. Загуляло по ветвистой крыше, стелясь к Азалии, будущей владычице Барклей.

Влево-вправо, влево-вправо. Олеандр не верил. Отказывался верить узримому. Он снова открыл рот, намереваясь окликнуть отца — прокричать, что тот, верно, с ума сошел. Как вдруг свечение, подлетев к Азалии совсем близко, резко устремился вбок, приковывая взоры.

Сотни существ синхронно повернули головы, следя за чарами. Огонёк метнулся вниз по скрученной лозе, угодил за вздымающийся корень и сгинул. Кровь загромыхала в ушах, когда Олеандр понял, кто ступил к ним, охваченный светом, кого правитель принял в род.

Аспарагус?! Серьезно?! Он сорвал с запястья лозу и размял шею. Распахнул залитые зеленым глаза. Волосы его превратились в травяные нити. Посох выскочил из ствола и угодил в поднятую ладонь.

Волна потрясения захлестнула всех, кроме Аспарагуса. Олеандр и пискнуть не успел, как тот ударил посохом о землю.

Древо издало пронзительный гул. Вспыхнуло, испуская искры, разгораясь все ярче и ярче.

— Убирайтесь из поселения! — не восклик — рык сорвался с губ Аспарагуса и прокатился по округе.

Мир затопило зеленью чар. Неведомые силы подняли Олеандра в воздух, толкнули в грудь. В ушах засвистел ветер. Перед взором все закружилось. Он не сумел бы сказать, как долго летел. Но вскоре его вышвырнуло в лес, и он прокатился по траве. Моргнул, силясь осмыслить произошедшее.

Аспарагус — сын Эониума? Старший?!

Рядом прозвенел голос отца:

— В бой!

Рубина вымело из поселения. Он и пальцем не успел пошевелить, как зеленая вспышка ударила в грудь, и он рухнул далеко за оградой. Проехался, срывая колосья и сорняки, и ударился головой о камень.

Говнище! В ушах загудело, мир вокруг расплылся пятнами. Расколупывая когтями землю, Рубин встал на корточки. Дернул лопатками — и крылья распахнулись, алые перья посыпались.

Последствия удара еще долго давали о себе знать, сотрясали видимое. Ребра саднило, бок тоже — в миг падения рукоять клинка врезалась Рубину чуть повыше тазовой кости, и теперь там наливался синяк.

— Спокойно, — Рубин смахнул с плеча грязь и огляделся.

Он очутился на поляне. Чуть левее валялись две девицы с кожистыми крыльями, на их шеях стянулись лианы. Впереди, нанизанный на стоящий колом корень, висел еще один вырожденец.

Вдали сверкала над кронами шапка зеленого купола — поселение защищал колдовской кокон.

Что ж, знатно Аспарагус ударил. Подумать только, сын Стального Шипа!

Сперва Рубин хотел поджарить пару деревьев и сбежать, но мысли о побеге выветрились. Боковым зрением он выцепил бледное тело того, чьи кишки с радостью намотал бы на ветви.

Глендауэр! Рубин сощурился, следя за деревьями, обступавшими поляну, и белой тенью, которая прыгала по ветвям. В просветах листвы снова мелькнул хвост меловых волос.

Рубин по-птичьи заклекотал. Искра гнева вмиг обернулась потоком звериного бешенства.

— Ты! — Струи пламени сорвались с пальцев, ударили в ствол раз, второй, третий, четвертый…