самая юная из его жен родила ему очередного сына. Никто точно не знал, скольким детям он приходился отцом, – лично я был знаком по крайней мере с двумя десятками его отпрысков из тех, что остались в нашей деревне, и кто знает, сколько их уехало. Порой казалось, что его прямые потомки числом превзошли все прочие семьи. И все же я восхищался Виталом и уважал его, а его присутствие в моем шатре было для меня великой честью.

– Печалью, друг мой, разрисовано твое лицо, – сказал он и, поджав ноги, уселся на землю напротив меня. Из одежды на нем была только белая набедренная повязка, цвет означал высокое положение, которое он занимал в нашем племени. – Каждый день гляжу, как ты идешь в мастерскую, и выглядишь ты так, будто Бог тебя наказал.

– Но так оно и есть, – ответил я, стараясь заглушить горечь в моем голосе, ибо Витал и сам хлебнул немало горя за свою долгую жизнь. – Иногда я спрашиваю себя, что я мог натворить, чтобы настолько не угодить Ему.

– На твою долю выпало изрядно бед, что правда, то правда, – согласился Куихоцо, кивая. – Но разве кто-нибудь из нас обошелся без бед? Я терял жен и детей. Имен и лиц кое-кого из них я даже припомнить не могу. Так устроен мир. Тридцатилетних старух бросают мужья, и оказывается, что мужчин для них больше нет и позаботиться о них некому, потому что красота их увяла и стали они похожи на лесных зверей. Что ж, будем слезы лить над нашими волосами и кожей или займемся нашими обыденными хлопотами? Ответь мне, друг мой.

Я низко склонил голову, но промолчал.

– Ты должен взять другую жену, – прервал молчание Куихоцо и, потянувшись вперед, похлопал меня по предплечью. Я растерянно уставился на него.

– Шакини посоветовала мне то же самое перед тем, как уехать, – сказал я. – И я отказался. Я не нарушу обещание, данное ей.

Витал Куихоцо наморщил лоб, поскольку обещание, данное женщине, считалось чудачеством.

– То, что ты делаешь, вредит здоровью, – наставительно произнес Куихоцо. – Мужчина должен расходовать свои соки. – Он указал пальцем на мою набедренную повязку, и хотя никакой другой одежды наши мужчины не носили, внезапно я ощутил неловкость из-за того, что был почти голым. – Ты должен бросать свое семя в плодородную землю. У меня есть дочь…

– Пожалуйста, Витал Куихоцо…

– Выслушай меня, друг мой. У меня есть дочь Окапи. Она видела уже шестнадцать весен, и теперь ей предстоит найти себе мужа. Она принесет тебе много детей, надо только жениться на ней.

Я был знаком с Окапи, заносчивой девчонкой и вечно чем-нибудь недовольной. По деревне она разгуливала рука об руку со своей подругой Куэсой, и однажды я наткнулся на них в купальне, где они занимались всякими непотребствами друг с другом. Я тогда подумал, не рассказать ли ее отцу о том, что я увидел, но передумал, поскольку за подобное безобразие он наверняка приказал бы забить девчонку камнями насмерть, а смертей на моей совести было и без того достаточно.

– Не могу, – покачал я головой. – Я благодарен тебе за великодушное предложение, любой мужчина был бы счастлив, появись у него возможность жениться на Окапи, но мое сердце до сих пор принадлежит другой, было бы нечестно предлагать себя твоей дочери.

– Она растет, – вздохнул он. – И я беспокоюсь за нее.

– Разумеется. Но я не смог бы стать ей хорошим мужем. Она заслуживает мужчину получше меня.

Витал, конечно, огорчился, и Демби, к своему несчастью, выбрал именно это время, чтобы вернуться в шатер. Увидев гостя, он явно пожалел, что пришел. В присутствии взрослых он робел, и особенно в присутствии Витала Куихоцо. Однажды Витал увидел, как Демби развлекал детей, выуживая пестрых змеек из-за уха каждого ребенка, и с тех пор относился к мальчишке с подозрением.

– Прошу извинить меня, – сказал Демби, кланяясь и пятясь.

– Не уходи, – поманил его пальцем Витал Куихоцо. – Садись. И объясни своему опекуну, что я прав.

– Уверен, что вы правы в каждом вашем слове, – ответил мальчик. – Поэтому я с вами полностью согласен.

Витал Куихоцо прищурился, не совсем понимая, насмешка это или чистая правда.

– А тебе, Демби, – спросил старейшина, вставая, – сколько тебе лет?

– Четырнадцать, Витал Куихоцо.

– Тебя исцелили?

Демби пожал плечами. К сожалению, несколько месяцев назад церемония перехода мальчика в племя овамбо[117] – обрезание – прошла не столь гладко, как я надеялся. Возможно, нож был грязноват, ибо мужское достоинство паренька разболелось и обрело нехороший зеленый оттенок, я даже боялся, что оно и вовсе отвалится, но постепенно все наладилось.

– Да, – ответил Демби. – У меня полностью зажило.

– Покажи.

– Это обязательно? – спросил он.

– Покажи, – повторил Куихоцо, и паренек нехотя снял повязку, оголяя совершенно здоровый член.

– Хороший размер, – заметил Куихоцо, одобрительно кивая. – Тогда решено. Ты молод и полон сил, как и прежде. Через три дня ты женишься на моей дочери Окапи.

Демби вытаращил глаза еще минутой раньше, как только вошел в шатер и увидел старейшину, но это казалось сущим пустяком по сравнению с тем, что он чувствовал теперь. Я отвернулся, опасаясь поймать его взгляд, потому что не предвидел такого развития событий.

– Но я ее не знаю, – сказал он. – Мы с ней ни разу не встречались.

– Пустяки, – хохотнул Куихоцо, мальчишеская глупость его позабавила. – Окапи взрослеет, ей шестнадцать лет, а она все еще не замужем. Тебе тоже предстоит узнать об удовольствиях, какие может доставить только женщина. Дочери моей пришла пора обзавестись мужем и рожать детей. Три дня. – Он повернулся ко мне и приподнял бровь, словно ожидая моего одобрения, хотя в чем, в чем, а в одобрении Витал не нуждался.

– Три дня, – согласился я.

Я повел себя нечестно, превратив моего приемыша в несчастного жениха, но если бы не Демби, тогда взять в жены Окапи заставили бы меня. Когда старейшина вышел из нашего шатра, я повернулся к мальчику. Судя по выражению его лица, ему страстно хотелось проделать некий волшебный фокус, превосходивший все прочие его фокусы, – взять и исчезнуть.

Со стороны казалось, что Окапи стремится к супружеству даже меньше, чем ее жених. Утром перед свадьбой, когда мы с Рафики расписывали тело Демби белыми и золотистыми полосами, парень признался, что накануне они с Окапи тайком обменялись записками и договорились встретиться на закате у кромки леса.

– И как тебе она? – спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно искреннее, сколь бы двуличным я себя ни ощущал. – Она и правда красивая, веселая и умная, как о ней говорят?

– Меня бесило в