видному сановнику двора тимуридского правителя Султана Хусайна Байкара и известному поэту ‘Алиширу Наваи, близкому другу и ученику великого ‘Абд ар-Рахмана Джами. Сам Даулатшах Самарканди, как и адресат его сочинения, происходил из аристократического рода и состоял на придворной службе.

Тазкират аш-шу‘ара состоит из Введения, семи глав – табака (класс, разряд) и Заключения. Главы подразделяются на отдельные биографии, называемые зикрами. Во Введении автор упоминает десять арабских поэтов, которые, с его точки зрения, являются родоначальниками всей поэтической традиции. Основной текст антологии и Заключения содержит сведения о ста сорока одном персо– язычном поэте.

Рассказ о персидских поэтах в Главе первой Даулатшах по традиции начинает с легендарных сведений о самых ранних стихах, сложенных по нормам ‘аруза. Взлет поэзии автор связывает с именем «мудреца Рудаки». Очевидно, что антологист знаком с основным блоком легенд, сложившихся вокруг имени Рудаки. В частности, Даулатшах вкратце пересказывает историю создания стихотворения, начинающегося словами «Свежий ветер с Мулийана долетел…», известную в подробном изложении Низами ‘Арузи Самарканди. Автор «Антологии поэтов» мог и не быть знаком с сочинением предшественника, а пользоваться устным преданием, которое сложилось вокруг Рудаки. Сторонник «украшенного» поэтического стиля Даулатшах, комментируя это знаменитое стихотворение, вызвавшее множество подражаний, удивляется тому, что простое и лишенное приемов и фигур произведение могло оказать столь сильное воздействие на венценосного слушателя. Пытаясь найти обоснование этому, он высказывает предположение, что воздействие стихов могло возрастать при соединении текста с музыкальным сопровождением.

Седьмая глава антологии посвящена исключительно поэтам – современникам автора.

«Антология поэтов» Даулатшаха отражает сосуществование в персидской поэзии светского и религиозно-мистического направлений. Именно поэтому сочинение демонстрирует два различных типа биографического описания, которые, по-видимому, восходят к разным источникам.

Так, представляя поэтов, тяготеющих к придворным кругам, Даулатшах, как правило, начинает с развернутой апологетической характеристики литературных заслуг поэта. Хафиз, например, «был редкостной жемчужиной своего времени и чудом мира, и в стихах его описываются состояния, лежащие за пределами того, что может претерпеть обычный человек, поскольку они пришли из сферы сокровенного и в них есть вкус [истинного] нищенства. Великие люди назвали его “Язык тайны” (Лисан ал-гайб). Стихи его безыскусны и просты, однако они проникли в смысл истин и их познания. Мудрость и совершенство его не имеют предела, и поэзия – низший из его рангов. Он несравненен в знании Корана, в тонкостях внешнего и внутреннего знания. […] А титул и имя его хаджа Хафиз Шамс ад-Дин Мухаммад, и жил он в Фарсе и Ширазе во времена правления Музаффаридов, однако благодаря величию духа перед презренным миром голову не склонял и жил просто. Об этом он сказал:

Когда ты будешь проходить мимо в своем расшитом

                                                                           золотом одеянии,

Пожертвуй один поцелуй Хафизу, облаченному в рубище.

Хафиз всегда беседовал с дервишами и мистиками, по временам общался с правителями и вельможами. Невзирая на свою мудрость и совершенство, он склонен был пошутить с молодыми и со всеми был приветлив. В области красноречия только его Газалийат по справедливости заслуживает внимания».

Далее, как правило, Даулатшах перечисляет занимательные истории из жизни поэтов, почерпнутые из легенд, сложившихся вокруг тех или иных известных произведений. Несмотря на то, что автор антологии считает Хафиза мудрецом и знатоком «сферы сокровенного», он подчеркивает «светскость» его образа жизни и рассказывает многочисленные истории о взаимоотношениях Хафиза с сильными мира сего, как, например, эпизод о якобы имевшей место встрече поэта с монгольским завоевателем Тимуром: «Хафизу принадлежит много остроумных шуток, они широко известны, и поэтому стоит какую-нибудь из них привести в этой антологии. Рассказывают, что, когда великий победоносный султан Тимур Куркан, да просветит его Господь, покорил Фарс … и казнил шаха Мансура, Хафиз был еще жив. Тимур послал за Хафизом кого-то [из приближенных], и когда тот предстал перед ним, молвил: “Я покорил большую часть Обитаемой Четверти [мира] сверкающим мечом, сравнял с землей тысячи городов и областей, чтобы украсить Самарканд с Бухарой, ставшие моей родиной и престольными городами. Ты же, человечишка, за одну родинку продаешь их ширазской турчанке в том бейте, где сказано:

Если та турчанка из Шираза пленит мое сердце,

За ее индийскую родинку подарю ей Самарканд и Бухару.

Хаджа Хафиз низко поклонился и ответил: “О султан мира! Из– за такой [своей] расточительности вот до какой жизни я докатился”. Победоносному властелину пришлась по вкусу эта шутка, он высказал свое одобрение, не упрекнул поэта, а, напротив, приветил его и обласкал».

Любопытно, что составитель антологии специально подчеркивает, что включил в нее образцы газелей поэта, которые не слишком популярны среди широкой публики. «После кончины хаджи Хафиза его почитатели и друзья собрали его стихи в Диван, и в этой книге я привел три газели, переписанные из Дивана, из числа тех, которые не очень известны».

Если занимательность жизнеописания Хафиза тяготеет к адабному принципу подачи материала, то при пересказе биографий поэтов, творивших вне покровительства двора, Даулатшах явно ориентируется на традицию суфийской агиографии. Автор антологии приводит пространную биографию Насир-и Хусрава, мало отличающуюся по структуре от житийного повествования: «Зикр Амира Насир-и Хусрава – да будет с ним милость [Божья]! Род его происходил из Исфахана, и о нем многое сказано. Некоторые утверждали, что он был монотеистом и мистиком, некоторые обвиняли в том, что он был материалист и атеист (таби‘и ва дахри) и исповедовал переселение душ (танасух) – Аллах лучше знает (ал-‘илм ‘инд-Аллах)! В любом случае он был мудрец, ученый и аскет и носил тахаллус Худжжат («Доказательство [Истины]»), поскольку в правилах ведения спора с ‘улемами и мудрецами был весьма осведомлен и умел приводить веские доказательства и аргументы. В начале жизни он из Исфахана отправился в Гилян и Мазандаран и некоторое время пробыл там, участвуя в диспутах с [местными] ‘улемами. Они злоумышляли против него, и он бежал в Хорасан. [Там] он удостоился беседы со святым … шейхом шейхов Абу-л-Хасаном Харакани». Далее в повествовании идет речь о ясновидении суфийского шейха, произнесшего касыду Насира, сочиненную накануне и никому, кроме автора, неизвестную, и говорится, что Насир некоторое время провел у Харакани. Эта часть повествования выдержана в духе рассказов о поисках учителя.

Далее, как и в классических суфийских житиях, речь идет о начале проповеднической деятельности героя и гонениях на него. В частности, Даулатшах рассказывает, как Насир отправляется проповедовать в родной Хорасан, где подвергается гонениям со стороны ‘улемов, которые вынуждают его бежать в Бадахшан. Затем Даулатшах приводит отрывок из касыды Насир-и Хусрава, сложенной в форме жалобы на хорасанцев