всегда в красоте. Чистая радость и чистая боль – суть два образа одной и той же бесценной истины. И благодаря этому счастливому обстоятельству мы вправе желать тем, кого мы любим, радости, а не боли.

Троица и Крест – два полюса христианства, две его главные истины; первая есть совершенная радость, а вторая – совершенное несчастье. Познание той и другой, в их таинственном единстве, необходимо. Но в этом мире мы, в силу своей человеческой природы, находимся бесконечно ниже Троицы. Мы у самого подножия Креста. Крест – вот наше отечество.

Познание несчастья есть ключ к христианству. Но это познание невозможно. Невозможно познать несчастье без того, чтобы пройти через него. С ужасом отвращаясь от несчастья, наша мысль не способна стремиться принять его в себя, – как животные, за редкими исключениями, не способны к самоубийству. Она познаёт его не иначе как по принуждению. Пока не убедит собственный опыт, мы ни за что не поверим, что все, наполняющее нашу душу, – все мысли, все чувства, отношения к идеям, к людям, ко всей вселенной и даже самые сокровенные отношения к самим себе, – все это целиком находится во власти обстоятельств. Даже если мы соглашаемся чисто умозрительно (что само по себе крайне редко), то в глубине души не верим все равно. Верить этому всей душой – вот что именно называет Христос словами: «отрицать самого себя» (а не как обычно переводят: «самоотвержение» или «самоотречение»!)51, и это необходимое условие, чтобы удостоиться быть среди Его учеников. Однако, находясь в несчастье или когда оно уже нами пережито, мы верим в эту истину не больше, чем прежде него; можно сказать, что мы верим в нее даже меньше. Ибо мысль нельзя ни к чему принудить; в любой момент у нее есть возможность увильнуть с помощью лжи. Наша мысль, под давлением обстоятельств оказавшись один на один с несчастьем, бросается под прикрытие обмана с прытью животного, которому грозит гибель и оно видит какое-то убежище. Иногда в ужасе душа погружается в этот обман очень глубоко. Многие из когда-либо испытавших несчастье приобретают порочную привычку лгать, что порой доходит до полной потери самого чувства правды. Несправедливо осуждать их за это. Ложь тесно связана с несчастьем; и Христос победил мир52 именно тем, что, будучи Истиной53, Он до последнего предела несчастья остался Истиной.

Нашу мысль заставляет бежать от лица несчастья инстинкт самосохранения, еще более существенный для нас, чем тот, что предохраняет от физической смерти. Ибо когда, силою обстоятельств или в воображении, такая смерть представляется не в виде несчастья, принять ее относительно легко. Но смотреть на несчастье в упор, вблизи, с непрерывным вниманием нам будет под силу, только если, посредством любви к истине, мы примем смерть душой. Именно такой смерти души учит нас Платон, говоря: «философствовать – это учиться умирать»54; именно ее символизировали посвятительные обряды древних мистерий, именно она изображается в крещении. Речь не о том, чтобы душа на самом деле умерла, но – чтобы она просто признала за истину, что она есть мертвая вещь, аналогичная материи. Ей не надо рождаться от воды, она и без того – из воды55. То, что мы считаем нашим собственным «я», есть такая же изменчивая и автоматическая производная внешних обстоятельств, как форма морской волны.

Надо только знать это, знать всей душой, до самой глубины себя. Но такое знание о человеке имеет только Бог, а в этом мире – те, кто рождены свыше. Ибо нельзя принять эту смерть души, если взамен иллюзорной жизни у нас не будет другой жизни, если сокровище наше и сердце наше не будут вне нас самих: не только вне нашей личности, но вне всего, о чем помышляем, вне всего, что ощущаем чувствами, за пределами всего познаваемого – в руках «Отца нашего, Который втайне»56. О тех, кто именно таковы, можно сказать, что они рождены от воды и Духа57. Ибо они становятся чадами двойного послушания, – с одной стороны, они послушны механической необходимости, которая подчиняет их земным условиям существования, а с другой – божественному вдохновению58. В них больше нет того, что можно было бы назвать их собственной волей, их «лицом», их «я». Они всего лишь некое пересечение между тварной природой и Богом. Это пересечение и есть то имя, которое Бог дал им от века, это их призвание.

В древнем обряде крещения человек скрывался под водой. Это означало отрицание самого себя, то есть признание того, что мы всего лишь фрагмент неподвижной материи, из которой созданы. Он вновь появлялся из воды, поднимаемый движением, преодолевающим силу тяжести: это было образом Божественной любви в человеке. Символика обряда крещения изображает состояние совершенства. Обещание, которое мы даем при этом, есть обещание желать и просить у Бога совершенства – постоянно, неутомимо, столь долго, пока не достигнем его, – как голодный ребенок не перестает просить хлеба у своего отца. Но к чему обязывает это обещание, нам не дано знать, пока мы не окажемся перед ужасающим лицом несчастья. Только теперь, лицом к лицу с несчастьем, может быть заключен настоящий договор59 – через контакт еще более сокровенный, более таинственный, еще более чудесный, чем священнодействие таинства.

Познание несчастья, которое, по свойствам человеческой природы, столь же невозможно для тех, кто в нем находится, сколь и для тех, кто его не испытал, становится в равной степени возможным и для тех и для других благодаря сверхъестественной милости. Иначе Христос не отвел бы несчастье от того, кого любил превыше всех, после того, как пообещал, что даст ему испить из Своей чаши60. В том и другом случае познание несчастья бывает бóльшим чудом, чем хождение по водам. Христос узнáет своих благодетелей именно в тех, чье сострадание основано на познании несчастья. Другие же благотворят капризно, нерегулярно или, напротив, слишком регулярно: или вследствие привычек, привитых воспитанием, или сообразуясь с правилами приличия, или из гордости, или из плотской жалости, или ради очистки совести, – короче говоря, по мотивам, касающимся их самих. Они высокомерны, или держатся покровительственно, или выказывают жалость бестактно, или дают несчастному понять, что в их глазах он всего лишь экземпляр определенного вида несчастья. В любом случае их даяние только ранит. Они уже имеют свою награду в этом мире, ибо о них не скажешь, что их левая рука не знает, что подает правая61. Их отношение к несчастным – один обман, ибо истинного знакомства с несчастными не бывает без познания самого несчастья.