Те, которые не смотрели в лицо несчастью или не готовы к этому, приближаются к несчастным не иначе как только под защитным покровом лжи или иллюзии. Если вдруг по какому-то случаю в облике несчастного проглянет лицо самого несчастья, они удирают со всех ног.

Напротив, благотворитель Христов, оказавшись рядом с несчастным, не чувствует никакой дистанции между собой и им; он переносит в другого все свое бытие62 и поэтому подает ему пищу таким же инстинктивным, таким же непосредственным движением, как едим мы сами, когда бываем голодны. И почти сразу же забывает о том, что подал, как мы забываем, чтó ели вчера и третьего дня. Такому человеку и на ум не придет сказать, что он занимается несчастными «ради Бога»: это покажется ему столь же абсурдным, как сказать, что он ест «ради Бога». Мы едим, потому что не можем без этого. Христос возблагодарит тех, которые творят милостыню так же естественно, как едят.

Они дают нечто совсем иное, чем просто пищу, одежду или заботу. Перенося само свое бытие в того, кому они помогают, они на мгновение дают ему его собственное существование, которого он был лишен несчастьем. В сущности, несчастье есть разрушение личности, переход в безымянное состояние. Как любовь побудила Христа обнажиться от своей божественности, так несчастного горькая участь обнажает от его человечности. В глазах других и в собственных глазах он целиком определяется своим отношением к несчастью. То в нем, что еще могло бы существовать, неизменно отбрасывается в небытие – как если бы утопающего несколько раз подряд ударили по голове. Это может быть, в зависимости от случая, бедняк, беженец, чернокожий, больной, осужденный63 и еще кто угодно в этом роде. Оказываемые ему как обиды, так и благодеяния параллельно направлены на то несчастье, в котором он лишь экземпляр среди многих других. Таким образом, и обиды, и благодеяния становятся равно действенными в том, чтобы еще больше загнать его в безличность. Это лишь разные формы одного и того же надругательства.

Тот, кто, видя несчастного, переносит в него свое существо, тот любовью порождает в нем, хотя бы на миг, существование, независимое от несчастья. Ибо, хоть именно несчастье предоставило случай для этого сверхъестественного деяния, не оно было его причиной. Причина – в тождестве, объединяющем человеческие существа поверх всех видимых расстояний, которые полагают между ними случайные обстоятельства судьбы.

Перенести свое существо в несчастного – это значит на какой-то миг принять на себя его несчастье, взять добровольно бремя, которое, по определению, навязывается человеку принудительно и против воли. Это – дело невозможное. Это сделал только Христос. Это может сделать только Христос и люди, у которых Христос занимает всю душу. Вот они-то, перенося свое собственное бытие в несчастного, которому оказывают помощь, вселяют в него – нет, на деле не собственное существо, ибо они его больше не имеют, – но самого Христа.

Милостыня, которую подают таким образом, есть таинство, сверхъестественное действие, посредством которого человек, в котором живет Христос64, реально вселяет Христа в душу несчастного. Хлеб, таким образом поданный, – если речь идет о хлебе, – равноценен причастию. Это не метафора и не догадка; это буквальный перевод слов cамого Христа. Ибо Он говорит: «Мне вы это сделали»65. Итак, это Он – в голодном или нагом несчастном. Но не вследствие голода или наготы, потому что само по себе несчастье не содержит никакого дарования свыше. Это возможно только лишь через само действие милостыни. Что Христос присутствует в том, кто подает совершенно чистым образом, это очевидно, – ибо кто может быть благодетелем Христа, если не Он Сам? С другой стороны, легко понять, что только присутствие Христа в душе может вселить в нее истинное сострадание. Но Евангелие к тому же открывает нам, что подающий с подлинным состраданием – подает cамого Христа. У несчастного, который принимает этот чудесный дар, есть выбор – согласиться на него или нет.

Несчастный, в случае если несчастье его полно, лишается всех человеческих связей. Для него остаются возможными только два рода отношений с людьми: 1) отношения, где он фигурирует всего лишь как вещь (которые имеют столь же механическую природу, как отношения между двумя соседними каплями воды) и 2) сверхъестественная любовь в чистом виде. Все, что находится между этими двумя, для него недоступно. В его жизни есть место только для воды и для Духа66. Несчастье, с которым человек смирился, которое принял и полюбил, поистине становится крещением.

Один Христос способен на сострадание; поэтому, пребывая на земле, Он Сам не получил его. Пребывая в этом мире во плоти, Он не обитал в душе ни у кого из тех, кто Его окружал. Поэтому никто не мог сострадать Ему67. Скорбь принуждала Его взывать о сострадании, но самые близкие Его друзья отступились. Они оставили Его страдать в одиночестве68. Даже Иоанн уснул. Петр мог ходить по водам, но оказался неспособным пожалеть своего Наставника, впавшего в несчастье. Сон стал для них убежищем, чтобы больше Его не видеть. Когда само Милосердие обращается в несчастье, где найдет Оно помощь! Чтобы сжалиться над Христом Несчастным, понадобился бы другой Христос. Во все последующие века сострадание к несчастью Христа было одним из признаков святости.

Творить милостыню по сверхъестественной любви можно и не в том полном сознании дела, которого требует, например, причащение. Ибо те, кого благодарит Христос, отвечают Ему: «Господи, и когда же это мы…?»69 Они не знали, кого накормили. Вообще ничто не указывает на то, что они имели какое-либо понятие о Христе. Они могли его иметь и могли не иметь. Важно, что они были праведны70. Поэтому Христос, пребывая в них, через милостыню подавал самого Себя. Счастливы нищие, что у них есть возможность, пусть хотя бы раз или два в жизни, получить такую милостыню!

Несчастье поистине находится в самом центре христианства. Исполнение единой заповеди, состоящей из двух: «возлюби Бога» и «возлюби своего ближнего», проходит через несчастье. Ибо, что касается первого, Христос сказал: «Никто не приходит к Отцу, кроме как через Меня»71. Он сказал также: «Как Моисей вознес змея в пустыне, так подобает, чтобы вознесен был Сын Человеческий, чтобы всякий верующий в Него имел жизнь вечную»72. Это тот медный змей, один взгляд на которого мог предохранить от действия яда. Значит, любить Бога можно, только взирая на Крест. Что же касается ближнего, Христос сказал, кто есть тот ближний, которого заповедано возлюбить. Вот это тело – нагое, окровавленное и бесчувственное,