моим губам. — Это «но» предоставь решать мне. Обещаю: кем бы я ни была, кто бы ни оказался под моей шкурой, что бы я ни думала сейчас или после, решать свои собственные проблемы я буду сама. Хорошо?

— Хорошо, — я почувствовал, наконец, что у меня нет больше сил сопротивляться. — Хорошо, Димеона, я... Я хочу, чтоб тебе было хорошо. Если тебе хорошо со мной — значит, я счастлив, что могу быть с тобой.

Димеона улыбнулась.

— Иди сюда, — позвала она мягко, хлопая ладонью по кушетке подле себя.

Глава семнадцатая, в которой Максим прижимает к себе Димеону

На какое-то долгое, долгое время мы остались одни. Не было больше ни Сказки, ни магов, ни долга, ни исковерканного сценария, была только маленькая душная комната, а в ней — два чуть не потерявших друг друга родных человека, которым слишком многое теперь нужно было сказать и сделать. Слова, клятвы, поцелуи, прикосновения — всё это, наверное, продолжалось немногим более получаса, но за это время мы стали близки как никогда прежде. В какую-то минуту мне даже стало казаться, что мир наконец стал таким, каким он и должен быть: добрым и ласковым, таким, каким он был бы, если бы в нём на всех хватало любви, тепла, заботы и понимания.

Увы, идиллии не дано длиться долго: едва подумав о мире, ожидавшем снаружи, я вспомнил и о том, где и, главное, на каком положении мы теперь находились. Я попытался прогнать эту мысль, задавить, спрятать, но Димеона почувствовала её, стоило той попасть в мою голову. Отделившись от меня, друидка откинула со лба прядку волос и, посмотрев на меня исподлобья, спросила:

— Ну, Максим, что мы теперь будем делать?

Я не успел ей ответить — в дверь стучали.

***

— Коробейников! Вы что, издеваетесь?!

Ключ повернулся в замке прежде, чем мы успели привести себя в порядок, и на пороге появилась Осадько — гневная и клокочущая, какой я её в жизни не видел.

— Здравствуйте, Эмма Борисовна!..

Встав с кушетки, я привлёк к себе Димеону, обнял за талию и с вызовом посмотрел на магистра. Так мы и стояли: я — прижимая друидку к себе, словно надеясь таким образом её защитить, Осадько — шумно дыша и переводя налитые кровью глаза с девушки на меня, Димеона — пристально глядя на незнакомую женщину. Взгляд волшебницы методично ощупал нас, комнату, скользнул по мятой одежде, по кушетке, хранившей ещё прикосновения наших тел. Женщину передёрнуло, будто до этой минуты она ещё верила в мою порядочность.

— Коробейников! Вы что, совсем двинутый?! — вскричала Эмма Борисовна, почти с ненавистью глядя мне прямо в глаза. — Вы что, рехнулись? Чем вы тут занимаетесь? Что за цирк вы устроили? Почему вы утащили сюда персонажа? К чему был весь этот спектакль там, в Управлении? Что вам понадобилось в Сивелькирии? О чём вы, чёрт вас возьми, вообще думали?!

Я молчал. Ситуация была патовая, если не сказать больше: ответить по существу мне было нечего, единственный путь к отступлению нам отрезала Осадько, позади которой маячили теперь ещё Ерёмин и Крымов, а о том, чтоб отдать им мою Димеону, не могло быть и речи. Оставалось только ждать, что же будет дальше.

— ...Я сама знаю! — ответила Осадько говорившему ей что-то на ухо Захарченко. Ерёмин хотел было протиснуться в комнату мимо неё, но магистр качнулась в его сторону, и тот поспешил отступить. — Коробейников! У вас вообще совесть есть?!

В коридоре мелькнуло лицо Василисы. В надежде на её помощь я вытянул шею. «Убью!» — говорил взгляд моей напарницы. Я вздохнул и лишь крепче прижал к себе Димеону.

— ...Вам что, мало было затащить в постель ключевой образец уникального эксперимента — вам непременно нужно было ещё и сюжет исковеркать?! — тем временем орала Осадько. — Вам что, обязательно хотелось устроить шоу на весь Магистрат? За такое не выгонять — да за это вешать надо!

По правде сказать, друидка давно уже вела себя беспокойно, но до сих пор я не очень-то обращал на это внимание — было не до того. На последних словах, однако, Димеона вздрогнула, решительно стряхнула с себя мои руки и сделала шаг вперёд, оказавшись лицом к лицу с разъярённой леди.

— Не кричи! — произнесла она тихо, но твёрдо, с незнакомыми мне до сих пор интонациями. — Ты не смеешь кричать на Максима, а тем более — угрожать ему. Максим — мой мужчина, и я буду защищать его — если понадобится — до последнего вздоха.

Сказать по правде, я немного офонарел от такого поворота событий. Вид у меня, наверное, стал дурацкий. На других, однако, слова Димеоны не произвели должного впечатления: Ерёмин присвистнул, а Осадько, приподняв брови, оглянулась через плечо, словно не веря своим ушам.

— Нет, вы это слышали?! — спросила она. — Коробейников! Это вы её научили? Это ваших рук дело, да?! Это, наверное, шутка такая? Вы шутите, да? Вам нравится так шутить? Ха, ха! А может быть, это вас Зяблин научил так шутить? Вы всё время будете теперь так шутить? Или вы давно начали? А может, весь этот проект — одна ваша идиотская шутка? Вы вообще соображаете хоть немножечко?!

Магов в коридоре прибавилось — я насчитал уже человек восемь, не меньше. Димеона набрала воздуха в грудь.

— Ты — просто склочная дурная старуха с дрянным характером, — ровным голосом заговорила она. — Ты всё кричишь, кричишь, и поэтому тебя