На это я и надеялась.

– Я передала ему через Эмерсона, что приду с другом. – Я положила свои холодные пальцы в ладонь Данте. – Не буду лукавить: мне будет намного спокойнее, если рядом будешь ты. Стивен Олрикс – адвокат. Возможно, он поможет мне вернуть наследство. И очистить мое имя.

Данте рассмеялся:

– Ты действительно не понимаешь? Как только общество Сан-Франциско узнает, кто ты, тебе нечего будет опасаться. Они, скорее, бросятся в океан, чем посмеют обвинить Мэй Ван Беркиль в убийстве. Помяни мое слово! Мы узнаем, чего хочет Олрикс. Но что бы это ни было, обещаю тебе: я приложу все усилия, чтобы ты была в безопасности. Это вполне возможно, нужно распространить новость через газету. Послезавтра все в городе будут знать, кто ты есть на самом деле. И никто не осмелится распускать о тебе оскорбительные слухи. Даже я бы не осмелился.

– Ты? Не верю.

– Я бы сбежал из города.

Данте улыбался. Но к его радости примешивалась толика сожаления. Как и у меня. И мне вдруг захотелось, чтобы Дэвид Эмерсон меня не нашел.

Старейшие семейства Сан-Франциско – «старые деньги», как однажды сказала мне Голди, – обитали не в Ноб-Хилле. Сначала они строились на Ринко-Хилл, а потом расселились повсюду. Многие – как Олриксы – жили на Ван-Несс. Пожар добрался туда, но авеню не пересек. И даже невзирая на очевидные последствия землетрясения (трещины на бульваре, лопнувшие водопроводные трубы, обрушившиеся дымоходы), жилая часть выглядела очень презентабельно – с тенистыми деревьями и величественными домами, украшенными колоннами и башенками. Без той кичливой показушности, что отличала Ноб-Хилл.

Дом Олриксов выглядел основательным и изысканно-утонченным. Землетрясение нанесло ему минимальный ущерб. Кроме сломанных карнизов, накренившейся башенки, уже одетой в леса, да разбитых ступеней парадного крыльца, обломки которых были тщательно собраны и аккуратно сложены в кучу поблизости, о катастрофе ничто не напоминало.

Кабинет Стивена Олрикса – в отличие от кабинета моего дяди – тоже пах «старыми деньгами». Богатая кожаная обивка. Дорогие ковры, выглядевшие так, словно они лежали на своем месте – именно так, а не иначе, – сотню лет, хотя даже сам Сан-Франциско как город столько не существовал. Над камином висел портрет маслом, запечатлевший отца Олрикса, на которого Стивен походил очень сильно. На полках в шкафах, выстроившихся по одной стене кабинета, не было ни одной книги в бумажной обложке. И в целом комната выглядела жилой – с вещами, купленными для пользы и услады глаз, а не для бахвальства. И без той оголтелой пышности, что обезображивала интерьеры Салливанов.

В общем, я почувствовала себя комфортно. Хотя и сознавала, какой «серой мышкой» выглядела в такой обстановке. К тому же, на мне была мужская одежда. Впрочем, Стивена Олрикса это, похоже, не оттолкнуло. А вот присутствие Данте, которого я представила репортером «Вестника», его явно поначалу смутило.

– Надеюсь, вы здесь не по долгу профессии, мистер Лароса.

– Я здесь как друг мисс Кимбл, – просто, но твердо сказал Данте. – Чтобы убедиться, что с ней хорошо обращаются, учитывая проблемы с этим в прошлом.

– Действительно, мисс Кимбл. Можно мне вас называть Мэй? У меня такое чувство, будто мы очень хорошо друг друга знаем.

– Правда? – Я села следом за Данте, когда Олрикс указал жестом на кресла. – Судя по всему, землетрясение не нанесло вам большого урона?

– К счастью, дом крепкий, построен на совесть. А вот жилье прислуги в задней части двора сильно пострадало. Но наш ущерб не идет ни в какое сравнение с бедами в городе. Я отчаялся найти вас в этом хаосе, Мэй. Я искал вас несколько недель. И должен принести вам искренние извинения за то, что не поддался своему первому порыву.

– Какому порыву?

Олрикс улыбнулся – той самой очаровательной улыбкой, которой он меня одарил при нашей первой встрече в «Клифф-Хаусе». Мне вспомнилось, как напряглась тогда Голди, как скривился ее рот…

– Убедить вас опрометью бежать от Салливанов, – услышала я ответ.

– Я верю, что вы желали мне добра. Чуть позже вы еще советовали мне «научиться плавать».

– Боюсь, я немного запоздал с этим советом. Могу сказать вам лишь одно: до недавнего времени я не знал, что вы – Ван Беркиль.

– Может быть, вы нам поведаете, как вы это узнали, – встрял Данте.

Стивен Олрикс подошел к рабочему столу и порылся в бумагах. А найдя то, что искал, обратился ко мне:

– Вскоре после землетрясения я получил вот это.

С этими словами он протянул он мне конверт.

Это было письмо от Питера Ван Беркиля из Нью-Йорка.

– Питер – мой хороший друг, – пояснил Олрикс. – Мы вместе учились в школе, и он составлял мне компанию в путешествии по Европе для завершения образования. Питер попросил меня навести справки о наследстве, полученном внебрачной дочерью его скончавшегося кузена, Чарльза Ван Беркиля. Чарльз был в их семействе паршивой овцой. Или белой вороной, если это звучит благозвучнее. Держался особняком. А вскоре после скандала – связанного, по моему разумению, с вашей матерью, – уехал на Запад, где и умер. Судя по всему, он так и не простил своим родным то, что они заставили его с ней порвать.

Узнать, что матушка все-таки значила что-то для отца, было мне в утешение. Она считала его порядочным и честным. И я предполагала, что не знала всей истории. Как и того, почему матушка так легко простила ему бегство от нас. Я думала: окажись я на ее месте, я бы его не простила. Но мне приятно было осознать, что хотя бы в одном мы с отцом были единого мнения: в отношении к его семье. Моей семье. В действительности было чудом (учитывая мою родословную), что для меня вообще все закончилось относительно хорошо.

– Как бы там ни было, – продолжил Олрикс, – наследство дочери Чарльза полагалось под одним условием: она не должна была предпринимать попыток связаться с семейством Ван Беркилей. Но Питер написал, что до него дошли слухи о ее – то есть вашем – отъезде в Сан-Франциско. И Ван Беркили забеспокоились, не погибли ли вы во время землетрясения. И… – махнул рукой Стивен в сторону письма в моей руке, как будто не желал договаривать остальное.

Опустив глаза на письмо, я без труда нашла то, что он не пожелал озвучивать:

«Это довольно существенная сумма денег, и если наследница мертва, нам не хотелось бы, чтобы эти деньги пропали; ее наследство должно вернуться к нам, как то оговорено в соглашении».

Все как сказала мне Шин. Скаредность Ван Беркилей меня рассмешила, но я решила быть благодушной