Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вряд ли кто-то мог меня узнать. И этот мужчина, наверное, был просто неравнодушен к кирпичным стенам. У каждого свои странности… Но мурашки на моей коже убеждали меня в обратном. А я уже поняла: игнорировать свои инстинктивные предчувствия не следует, какими бы глупыми они ни казались.
Я отвернулась, сделав вид, что не обратила на незнакомца никакого внимания. Я постаралась не показать ему, что заметила слежку. Но на углу я резко свернула и поспешила зайти за угол следующего здания. Мои блуждания по городу в последние дни развили у меня крысиную сноровку избегать опасности. Увидев упавшую дымовую трубу, я заползла внутрь и замерла в ожидании.
Незнакомец действительно преследовал меня. Я не ошиблась. Он свернул за угол на улицу, где была я, заколебался, поискал меня глазами и, развернувшись, вернулся на то место, где меня потерял. Я не вылезла из своего укрытия, а, скрючившись в жутко неудобной позе, просидела в нем до конца дня. И лишь когда стало смеркаться, я выползла наружу и окольными путями добрела до дома Данте. На это у меня ушел почти час. Заходить в дом через парадную дверь я тоже не решилась. Приблизившись к заднему входу, я постояла там еще минут пятнадцать. И, убедившись в отсутствии преследователя, зашла внутрь.
Задняя дверь открывалась в спальню Данте. Я обвела ее глазами: аккуратно застеленная кровать, одежда на крючках на стене, покрытые толстой коростой грязи и золы ботинки, накренившийся и подпирающий стену шкаф с треснутой боковой стенкой, вездесущая пепельница, зубные щетки и бритвенные принадлежности и, естественно, запах сигаретного дыма и мыла Данте, который я узнала бы везде.
Из другой комнаты послышалось клацанье клавиш печатной машинки. Тихо прикрыв за собою дверь, я прислонилась к ней, переводя дыхание и стараясь унять сердцебиение и страх. Я была в безопасности! Данте обещал не допустить, чтобы со мной что-то случилось. Он не позволил бы им опять меня куда-нибудь упечь. Стал бы искать меня… Почему я ему доверяла? Разве я могла теперь кому-то доверять? И тем не менее ему я доверяла. Он единственный понял смысл моего рисунка в ресторане «Коппас». Он узнал меня в той библиотеке. Он понял то, чего никто другой не понял.
Печатная машинка резко замолчала, и в следующий миг на пороге спальни возник Данте.
– Где вас носило, черт подери? – рявкнул он, но я увидела беспокойство в чертах его лица и торчавших на затылке волосах. Как будто он много раз ворошил их рукой. – Я уже собирался на ваши поиски.
– Меня кто-то преследовал.
Сделав пару шагов к двери, Данте притянул меня к себе за руки, и я с облегчением прижалась к его груди.
– Они все еще на улице?
– Нет, думаю, он потерял меня из виду.
Данте запер дверь:
– Кто это был?
– Какой-то мужчина… Я его не знаю.
Данте притянул меня к себе еще ближе и зарылся подбородком в мои волосы. Его руки нежно погладили меня по спине. Я вся дрожала! – сообразила я.
– Не выходите больше из дома, Мэй. Тем более одна. Не ходите никуда, пока все не закончится.
Я отстранилась:
– Я не могу сидеть все время взаперти. И кто знает, когда это закончится?
Руки Данте потянулись к моему лицу; большие пальцы ласково поскребли мой подбородок.
– Чем это измазано ваше лицо?
– Не знаю… Может, сажей? Я пряталась в дымовой трубе. Да, весь день. Там было очень неуютно.
Данте замер:
– Вы целый день просидели в трубе?
– Мне не хотелось, чтобы меня нашли.
С губ Данте сорвался короткий смешок. Еще миг – и он заливисто засмеялся:
– Да вы мастерица по выживанию, мисс Мэй. Конец света наступит, а вы одна будете бродить по руинам. Вы не нуждаетесь во мне, вы ни в ком не нуждаетесь.
Схватив Данте за запястья, я удержала его руки на своем лице:
– Не говорите так!
– Но это правда. У вас замечательное…
– Я не хочу остаться среди руин одна, когда наступит конец света. Я… Я очень-очень устала от… одиночества, – последние слова слетели у меня с языка до того, как я осознала, что говорю.
Улыбка Данте погасла. В его глазах я увидела эмоции, которых не желала избегать.
– Мэй! – прошептал Данте.
И… поцеловал меня. А я… я как будто ждала этого поцелуя всю жизнь. И когда Данте начал отстраняться, я сам притянула его к себе. Обвив руками его шею, я приоткрыла рот, и Данте испустил такой глубокий стон, что я прочувствовала его всеми клеточками своего тела, каждым нервом, уподобившись дому, снедаемому жаром огня, искрящимся изнутри до полного сгорания.
«Разрушение – лучший афродизиак», – написал Данте. Осознание того, что все может в одночасье стать другим, что матушка могла умереть по дороге домой, получив плату за свою работу, что вся жизнь порой зависит от одного слова, от чьей-то лжи, от землетрясения или искры, вылетевшей из дымохода… Это осознание полностью изменило меня. И после того, что я пережила… Разве я могла отказаться от поцелуя? Кто знал, что готовил нам завтрашний день? Да и наступил бы он вообще?
Неопределенность будущего, город в руинах, мое ощущение, будто Данте принадлежал мне, за месяцы до того, как я с ним познакомилась… Не знаю, что на меня повлияло. Может, все это разом… Только я поняла: я его желала. Просто изголодалась по нему. Его рубашка была расстегнута, мои руки ощущали его кожу, пальцы ерошили волосы на его груди. Но этого было мало. Когда Данте сорвал с моих плеч мою собственную рубашку, я прижалась грудями к нему. Но и этого оказалось недостаточно. И его языка у меня во рту тоже. Я нащупала пуговицы на его брюках, а потом мы очутились в постели и продолжили друг друга ласкать. В какой-то момент Данте отстранился и посмотрел на меня вопросительно. Я поняла: он остановится, если