— Интересно, — сказал Паша. — Зачем трем человекамчетыре каюты? Рыжая определенно насчет четырех старалась… Ладно, раз такоедело, взойду-ка я тоже на борт… Скажешь майору. Бай!

И вразвалочку побрел к «Достоевскому», оглядывая его с такимвидом, словно раздумывал, не купить ли супруге в подарок к восьмому мартаименно этот кораблик.

Появился Кацуба.

— Ну, на Шипке все спокойно?

— Ага, — оглянувшись, сказал Мазур. — Паша только чтопоявлялся. Закрепился на борту, сунул кому-то денежки, и обустроили егомгновенно.

— Ну вот, а жеманился…

— И конкуренты нагрянули. Даша со штатниками. Уже накорабле.

— Только трое?

— Я только троих видел. Никого с ними больше не было.

— А кают заказывали четыре…

— Да, Паша тоже удивлялся… Ну?

— А что там «ну»? — протянул Кацуба. — Хорошая новость— контора, судя во всему, на месте и продолжает функционировать. Плохая новость— у дежурного никаких инструкций персонально для нас. Не станешь же открытымтекстом требовать, чтобы отыскал Глагола, по этой линии все равно серьезныхразговоров вести нельзя. Я доложил, конечно, наши новости — несколькометафорично, ну, да умные люди поймут, пленочку прослушав…

— Диспозиция? — спросил Мазур.

— Какая может быть диспозиция в такой ситуации?Поступаем строго по уставу: выполняем все отданные допрежь приказы допоступления новых… Поскольку мы еще кое-что недовыполнили, надо приступать.Конкретнее — будем обследовать «Ладогу».

— А нахрен? — тоскливо вопросил в пространство Мазур.

— Мой друг, прекрасно понимаю обуревающие вас сомнения.Я и сам плохо верю, что на «Ладоге» обнаружится нечто интересное. Но приказ унас был недвусмысленный: обследовать все три корабля. При том, что возможностейдля нормальной работы в городе у нас в одночасье не стало, выбор небогат… Алюди мы военные. Ничего, не журись. Я тут поразмыслил и пришел к выводу, чтоничегошеньки мы не запороли и нигде не напортачили. Делали в этих условиях все,что могли. Выяснили все, что могли. А с тебя вообще спрос невелик: тебеговорили погружаться, и ты исправно делал «бульк», как то глюкало из анекдота…

Однако он был угрюм, и Мазур прекрасно понимал, что гнететмайора: доказать, будто ты сделал все, что мог, иногда бывает чертовски тяжело,начальство сплошь и рядом склонно считать, что оно тебя отправило на задание незатем, чтобы ты педантично и четко выполнял приказы, а для того, чтобы тысовершал чудеса, желательно в немеренном количестве. Хотя прямо этого и не говорится,большинство начальственных резолюций на рапортах, равно как и разносов,сводится к сей нехитрой истине: отчего вы, такие-сякие, совершили мало чудес?

— Слушай, — сказал он осторожно. — Коли уж теперькораблю ведено выступать в своем подлинном обличье… Может, всеми наличнымисилами высадить десант на тот островок? Смотришь, и найдем что-то интересное…

— Е с л и найдем, — сказал Кацуба, подумав. Великодушнодобавил: — Мысль, по идее, неплохая. Но после того, как они в хорошем темпепревратили своих жмуриков в жертв нашей неосторожности, я к ним начинаюотноситься, как к твердым профессионалам. А у хорошего профессионала должночто-то быть припасено в загашнике против лихой высадки десанта средь бела дня,я не об отражении штурма огневыми средствами говорю… Хотя… Ты знаешь, не мешаетпройти мимо и посмотреть в бинокль, что там нынче творится. В конце-то концов,нам никто не запрещал плавать в тех местах, это Величко в хреновом положении.Пошли, вдруг да радист наконец достучался…

Он поднял воротник и направился к кораблю. Мазур немногозамешкался, выбрасывая окурок в урну, — и первым заметил далеко слева, у ворот,некое оживление. Остановился, присмотрелся и окликнул майора:

— Не по нашу ли душу?

Кацуба остановился, взглянул туда, куда указывал Мазур. Отворот, успевших уже закрыться, надвигались ало-синие вспышки мигалки,чрезвычайно похожей на милицейскую.

— Ходу, — не мешкая, распорядился майор. — Если что,лучше уж сидеть на корабле, он сейчас — территория воинской части со всемивытекающими отсюда последствиями…

Они взлетели на борт — вахтенный торопливо посторонился,заняли удобную позицию и принялись наблюдать. Вскоре к ним присоединился СтепанИльич с неизменной трубочкой.

Впереди катила милицейская «восьмерка», она-то и мигалавспышками, следом горделиво плыла черная «Волга» мэра, а замыкали кавалькадутемно-синий автобусик «Газель» и два японских микроавтобуса, белый иперламутрово-серый.

«Восьмерка» проехала немного дальше, но автомобиль мэраостановился как раз напротив трапа «Морской звезды». За ним притормозилифургончики, выдерживая интервал. Враз распахнулись все дверцы, повалил народ.Мазур мгновенно узнал нескольких репортеров — правда, народу с камерами прибавилось,среди них были и незнакомые.

Из «Газели» вылезли субъекты, не обремененные атрибутамижурналистики, — в хороших пальто, при галстуках, один даже с роскошной кожанойпапкой, украшенной непонятной монограммой.

Выскочил мэр, предупредительно придержал дверцу перед своимспутником. Кацуба громко откашлялся:

— Только этого гандона, господа офицеры, нам не хваталодля полного счастья…

— Н-да, — с чувством сказал капитан-лейтенант.

Сначала Мазур не врубился, но вскоре опознал старика скрючковатым носом и худой черепашьей шеей, оглядывавшегося с победительнымвидом фельдмаршала, только что взявшего на шпагу вражескую крепость. Один издинозавров и мамонтов перестройки, ухитрившийся до сих пор удержаться на волне,хотя множество его былых сподвижников улетучились из большой политики, какпризраки после третьего петушиного крика, — кто затерялся в сытой безвестности,нахапав вдоволь и счастливо избежав связанных с этим неприятностей, ктодирижировал микроскопическими партийками, в которые превратились былые демократическиеорды, кто подыскал теплое кресло вдали от демоса. Старикан же был непотопляем —он до сих пор мелькал на трибунах и телеэкранах, болтался в Европах и прочихзаграницах, украшая себя огромными жестяными орденами с громкими названиямивроде «Трубадура чести», громогласно борясь за права человека — главным образомтого, что с бомбой или пулеметом героически сопротивлялся злокозненному«федеральному центру». Везде, где по окраинам страны вспыхивали конфликты, раноили поздно появлялся крючконосый старик, взасос лобызавшийся в бункерах исхронах с самозванными генералиссимусами и ряжеными «полковниками». В армии кнему относились, как к бледной спирохете, о чем, правда, на публикепомалкивали, чтобы не оказаться в глазах европейского общественного мненияврагами свободы и гуманизма…

Мэр подхватил седого монстра под локоток и потащил к трапу«Морской звезды», что-то энергически нашептывая на ухо и делая размашистыежесты с таким видом, словно предупреждал случайного путешественника о кишащих вближайшей речке крокодилах. Старик столь же энергично кивал, но вид у него былхищно-бодрый: какие крокодилы, батенька, переживем…