Что до меня, мне интересно с ним, мне любопытно, чем закончится вся эта история и я не испытываю одиночества, с острой потребностью занять свое время полностью, чтобы не осталось времени на ненужные мысли.

Я рассматриваю его украдкой, но как бы случайно, мимолетом, переводя взгляд из одной точки салона в другую. Черты его лица расслаблены, он перестал быть строгим и собранным. Да-да, именно так, именно в аэропорту, очередной раз взглянув на него, я добавила еще одно определение его внешности, сравнив с другими окружавшими нас мужчинами: шофер, регистратор, сопровождающий, стюард, пилоты, даже Рэндалл, их лица более… Я задумалась над определением. Беспечные? Не совсем так, но очень близко к этому.

Сейчас, он похож на себя вчерашнего, расслабленного, умиротворенного и наслаждающегося прикосновениями. Я улыбаюсь этому воспоминанию, взглянув на него еще раз и уловив едва заметное движение уголка его губ, отворачиваюсь. Почувствовал, что я смотрю на него?

“А с чего ты решила, что он летал? — шепчет сердито внутренний голос, обжигая своим неожиданным присутствием и злым предположением, — он мог проводить время совершенно другим образом. В чьей-нибудь приятной компании.”

Действительно. Я закусываю губу. Ощущаю себя непроходимой дурой, наивной и недалекой. Могла бы подумать об этом и раньше, ведь не может быть такой мужчина один. С его внешностью и положением в обществе, женщины должны за ним стайкой виться, охотиться и даже ухаживать. Видела я таких, немного правда, сразу дают понять, где их территория. Смешные.

С другой стороны, я не заметила в его квартире присутствия женщины.

«Он же только что переехал!»

Я действительно дура. От ощущения досады и собственной глупости я закусываю губу, еще сильнее. Есть перехотелось.

Телефон в руках вибрирует, я смотрю на экран, открывая очередное сообщение от Эланис: “Я в Рио-де-Жанейро. Ты ведь знаешь, что не всё от меня зависит.”

Да, знаю. Когда у нее выходные я или сплю, или она на другом конце света. Я знаю, что ей не всегда хочется видеться с кем бы то ни было. Ей хочется отдохнуть, а у нее еще сестра, та еще головная боль!

“Да, знаю. Напиши мне, как будет желание встретиться.” — отправлю я ей ответ почти автоматически, все еще думая о своем идиотизме.

И чем дальше, тем больше нахожу доводов в пользу своего предположения о собственной умственной неполноценности.

Его девушка может быть в Нью-Йорке, и он может наведываться к ней совершенно свободно, без утомительных трансатлантических перелетов. Я не заметила, чтобы у него были какие-то трудности с открытием порталов. Она может уже собирается в Лондон или уже в городе, только он не торопится приглашать ее к себе или вручать ключи от квартиры. Там ведь я. Он ведь сам сказал, что ничего не может поделать с драконом.

И я еще, Боги, как же стыдно! Сама обнимала его, а вчера и вовсе стала соблазнять, тоже мне жрица храма деревенского масштаба! Решила проверить свою теорию. Проверила! Что он обо мне подумал, что я женщина весьма свободных нравов? Или наоборот, ничего не подумал, воспринял, как подтверждение побасенки о доступности магичек.

И какая сволочь придумала эту легенду, что ни одна магичка не может воспользоваться силой на полную мощь, пока сохраняет невинность? Магов-мужчин это поверье вообще никоим образом не касается!

Наверняка, это сделал тот кому однажды “не дала” какая-нибудь надменная красотка, жестко высмеяв и тем самым ранив мужское самолюбие или есть у меня другая версия, менее вероятная, но от того более ужасная. Источником слуха может быть и сама магичка, решившая забраться в кровать к какому-нибудь равнодушному до ее чар недоумку, идиотка могла выдумать басню, чтобы вызывать жалость и меценатствующие начала у «жертвы». В любом случае вне зависимости от того, кто придумал эту ересь — легенда прижилась, превратившись в известный факт. В костер обоих.

Я фыркаю, отложив телефон, подобно Сфайрату, откидываясь назад, и запрокидываю голову, глядя на потолок, в глянцевой поверхности которого едва заметно угадывается мое отражение. Надо придумать, как снова жить в своей квартире, чем скорее, тем лучше.

Мне нужно узнать, есть ли у босса кто-то. Я успокою свою совесть или лишь усилю чувство само поедания, но буду знать и думать, как выйти из положения.

Может у Рэндалла спросить?

Он и Сфайрат друзья, наверняка, он в курсе его личной жизни.

Заодно, попробую наладить с ним хоть какой-никакой контакт даже если общаться с ним совсем не хочется. Надо попытаться. Надо ли?

Я оглядываюсь на второго дракона, что прикорнул на кушетке, подмяв под голову диванную подушку. Сфайрат может и не спать. Рэндалл слишком близко, шептаться о Сфайрате, когда он сидит меньше чем в трех шагах? Нет, увольте.

Тяжело вздохнув, я нервозно потираю шею и возвращаюсь к чтению. Отложу вопросы на потом, нужная ситуация обязательно представится.

— Ну, рассказывай!

Говорит, подсевший ко столу, Рэндалл. Я поднимаю на него глаза, слегка опешив от “подарка”, преподнесенного судьбой, Богами или чем-то там еще, что имеет вес в мировых масштабах бытия. Он сел рядом, как по мне даже слишком близко для того, кто ощущает острую неприязнь.

— Мистер Моркет, я ничего не говорила.

С невозмутимым видом, он наливает себе кофе, но на словах “мистер Моркет” бросает на меня острый взгляд, хмыкая чему-то своему.

— Вэлиан, вообрази, что я тебе не верю.

Моя очередь хмыкать. Я отодвигаю от себя чашку и беру в руки телефон, покручивая его в руках. Он решил поговорить и высказать все свои претензии, может даже пригрозить? Отлично! На мой взгляд с разговора и следовало начинать.

— Вообразила, за этим ведь следует продолжение?

Он пригубил кофе, не выпуская меня из виду. Я жду, пусть сам высказывает все сомнения, я его не звала и помогать не собираюсь.

— Следует. Дело не в симпатиях Сфайрата и не в расположении его дракона к тебе, признаю, есть некое очарование в твоем безрассудном бесстрашии.

Это я уже где-то слышала и не по мою душу, кажется в каком-то фильме на который я имела несчастье попасть.

— Те маги которых я встречал на своем веку, делились на две категории: одни прикрывались тем, что драконы — это самое большое зло, которое угрожает людям, их популяции и размножению. Моему виду приписывалось многое: разрушение городов, выжигание поселений, кража скота, людей, невинных красавиц на худой конец. Ни виверны, не ехидны и не химеры, и прочая нечисть, обремененная хилым сознанием, в расчет не бралась и не уничтожалась с таким завидным упорством, хотя по части перечисленных бед, возлагаемых на наш счет, они давно ушли вперед. Другие считали, что мы просто звери, на которых стоит охотиться забавы ради или для научных изысканий, в угоду блага прямоходящих. То, что мы разумны, имеем собственную культуру и живем обособленно в расчет никто не брал, единорогов когда-то истребили и ничего.