Зачем? Чтобы наказать Айлиш? Отплатить болью за ту мнимую боль, которую она ему причинила? Или чтобы следить за любовью Айлиш и Сэмюэла, за любовью, которой неуклюжий и одинокий подросток был лишен?

Меня одолевали мрачные настроения. Насколько иначе сложилась бы жизнь Айлиш, если бы Клив не украл те письма? Судьба могла повести ее и Сэмюэла по счастливой дороге. Айлиш могла остаться в живых, выйти замуж за Сэмюэла, прожить полную радости жизнь, о которой мечтала. А Луэлла? Окруженная любящими родителями, превратилась бы она в женщину, обладающую силой и дальновидностью, чтобы предотвратить трагическую судьбу своей семьи?

Я устало сгорбилась.

Судьба. Рок. Все очень легко, когда смотришь назад. Собирая разложенные письма и раскладывая их по конвертам, я вынуждена была признать, что никто не мог этого знать. Любое принятое тобой решение, самое маленькое, кажущееся случайным или незначительным, может изменить твою жизнь к лучшему… или к худшему. Проблема в том, как узнать, какое решение приведет к беде, а какое окажется благоприятным?

Я уже хотела закрыть шкатулку, когда заметила письмо, которое еще не читала. Оно было засунуто за подкладку задней стенки, почти спрятано. Конверта не было, но я увидела по наклонному каллиграфическому почерку, что оно от Айлиш. Написанное в начале 1946 года и в такой спешке, что брызги чернил покрывали бумагу, как маленькие синие веснушки.

* * *

27 января 1946 года

Дорогой Сэмюэл!

Пишу в спешке, потому что мужество меня покидает. Я вернула револьвер, который ты дал мне в 1941 году. Я взяла ключ в прачечной и вошла в дом; надеюсь, ты не рассердишься. Оружие теперь заперто в таком месте, где ты точно его найдешь. Прости меня, любимый, но я не смела дольше его хранить.

Постараюсь объяснить, но, видимо, моя дилемма покажется тебе банальной. В свою защиту скажу: вспомни, что я воспитывалась в лютеранской вере и, несмотря на свои грехи, всегда пыталась действовать в жизни осторожно, не причиняя никому вреда. Но я больше не та беззаботная девушка, с которой ты тогда простился, Сэмюэл. Больше не та девушка, которая пряталась за твоей спиной на краю оврага или хихикала над бабочками, которых ты ловил. Я чувствую себя огрубевшей и маленькой, загоняемой в угол разочарованием и нарастающим необъяснимым страхом. У меня все то же тело и лицо, те же ноги, которыми ты когда-то восхищался… Но в последнее время, глядя на себя в зеркало, я заметила мрачность в своих глазах, которой никогда там раньше не было.

Вчера поздно вечером, незадолго до полуночи, я услышала кудахтанье в курятнике. Недавно мы потеряли четырех лучших несушек, и папа клялся, что видел в воскресенье лису, которая пролезла сквозь ограду с курицей в зубах. Бедный папа был так расстроен в тот момент, лицо у него покраснело, глаза остекленели, он взмок от волнения. Я подумала, что его сейчас хватит удар, и ужасно испугалась. Успокоить папу мне удалось, только пообещав, что я найду способ поймать и убить лису.

Да, любимый, ты не ослышался.

Папа, проведя два с половиной года в Татуре, вернулся тоже изменившимся человеком. Ты помнишь, как он говорил, что убийство калечит человеческую душу и что это делает нас не лучше животных? Что ж, Сэмюэл, годы войны ожесточили его бедное старое сердце. Особенно когда под угрозой оказалось наше скудное хозяйство.

Уйдя от Джерменов в мае прошлого года, я стала получать небольшой доход, выращивая на продажу овощи, продавая также яйца и свежесбитое масло. Еще я глажу и чиню одежду для некоторых наших приходских дам, но на наши яйца постоянный спрос, и мы не можем позволить себе потерять небольшой доход, который они приносят.

Поэтому, Сэмюэл, я достала твой револьвер и зарядила его, как ты показывал. Ночь стояла темная, безлунная, но сияния звезд было достаточно. Я подождала, пока глаза привыкнут к темноте, потом босиком прошла по дорожке до куриного загончика. Я слышала, как птицы разгребают солому и тихонько «переговариваются». Лиса, верно, была рядом. Кровь застучала у меня в ушах. Я никогда раньше и мухи не убила, не говоря уже о таком теплокровном животном, как лиса, но я решилась. Если не смогу ее убить, то хотя бы навсегда отпугну.

Я сжала револьвер обеими руками и взвела курок. Затем встала на изготовку и приготовилась ждать.

Ждала долго.

Револьвер потяжелел, руки заболели. Куры по-прежнему беспокоились, квохтали и шуршали соломой. Я чувствовала, как идет ночь, переместились звезды на небе. Лиса по-прежнему не показывалась. Через какое-то время я решила найти более удобное место, чтобы ждать всю ночь, если потребуется. Опустив оружие, я пошла по дорожке и, приближаясь к загончику, услышала шорох в дровяном сарае.

Повернувшись, я остановилась.

Дровяной сарай находился у меня за спиной, между тем местом у загончика, где я сейчас стояла, и домом. Это, в сущности, железный навес – три стены и крыша, набитый дровами и хворостом для растопки. Оттуда послышался тихий хруст, как будто по щепкам ступали маленькие когтистые лапы.

Я вернулась назад по дорожке, крепко сжимая обеими руками револьвер. Стараясь не производить ни звука, я приблизилась к дровяному сараю. Остановившись в открытом проеме, подождала, пока глаза привыкнут к темноте. В глубине сарая неясный сгусток темноты обрисовался на фоне более черной тьмы сарая. Я подняла револьвер и прицелилась в это пятно, задержала дыхание, положила палец на спусковой крючок и собралась, приготовившись к выстрелу.

Тень расправилась. Выросла в высоту. Повернулась ко мне, и оказалось, что я смотрю не на лису, как я думала, а на смутную фигуру человека. В течение мучительного мгновения ничего не происходило. Видимо, сказался шок, Сэмюэл. Прошло, наверное, не больше секунды, но мне показалось, что я стою на краю адской вечности.

– О боже, папа! – Револьвер едва не выпал из рук, когда потрясение миновало и пришло осознание. Я опустила оружие и направила его в землю, дрожа всем телом и обливаясь потом. – Я могла тебя убить!

Ответа не последовало, и, когда человек приблизился ко мне, я поняла, что это не папа. Я попятилась из дровяного сарая и сделала несколько шагов по дорожке. Мужчина вышел следом, и в тусклом свете звезд я увидела, что ошиблась: это был даже не мужчина. Мальчик.

Я не видела его больше полугода. Он стал выше и крупнее. Я быстренько подсчитала. Теперь ему уже четырнадцать, он все еще ребенок, но высокий и плотный, почти как его отец. Чувствуя укол вины, я отметила белесый блеск на его лице, словно расчерченном полосами лунного света. Когда я видела Клива в последний раз, его щеки и лоб опухли и были покрыты волдырями.

– Клив? – сказала я резко в страхе и ужасе, что едва не убила его. – Что ты здесь делаешь, крадясь в темноте? Эллен знает, что ты здесь?

Он переступил с ноги на ногу, но не ответил. Мне стало интересно, не за воровством ли я его застала, но затем вынуждена была признать, что в дровяном сарае нет ничего хоть сколько-то ценного.