войсками и провести очищение территории и вывод частей так, чтобы это соответствовало чести немецкого имени и репутации немецко-русских частей».

Трудности оставления территории

Зато те трудности, которые повсюду встречали замыслы генерала со стороны его явных врагов – Межсоюзнической комиссии и инстанций на Родине, должны были отойти на второй план. Только один вопрос, об амнистии для возвращающихся домой солдат, был тем временем улажен окончательно: решением кабинета министров всем бывшим германским частям, которые после повторного приказа последуют ему и вернутся, по предложению министра рейхсвера была обещана полная свобода от наказания, если только они не подпадают под ответственность за преступления или проступки общего характера. Германский уполномоченный в Прибалтийской комиссии настойчиво и энергично выступал против любых попыток отозвать и превратно толковать эти обещания, хотя и сам министр рейхсвера, по меньшей мере в отношении командиров фрайкоров, колебался.

Что касается командиров на местах, в особенности командующего 1-м военным округом генерал-лейтенанта фон Эшторфа, можно было рассчитывать на полное понимание с их стороны.

Самых больших трудностей генерал-лейтенант фон Эберхардт ожидал от частей, которые после вывода штаба корпуса остались более или менее беспомощными и предоставленными сами себе. Он учитывал возможность того, что «кое-где узы солдатской дисциплины были разорваны, а из фрайкоров получились банды грабителей, которые или проходят по стране с грабежами, или же перейдут к большевикам».

«Я попытаюсь, – писал генерал далее, – остановить движение в тыл, чтобы тем самым можно было вывезти по меньшей мере раненых, женщин и детей, а затем уже провести вывод войск в порядке и без катастроф».

Первые меры командования корпуса

Исходя из этих соображений, штаб 6-го резервного корпуса и приступил к руководству над войсками Западной русской армии, причем с чрезвычайной энергичностью. Генерал-лейтенант фон Эберхардт немедленно установил связь с адмиралом Хопманом. Последний предоставлял любую, считавшуюся необходимой, помощь, в особенности столь нужные кредиты, а также снял блокаду границы для снабжения довольствием и обмундированием. Зато он полагал, что необходимо отложить начатые по инициативе генерал-лейтенанта фон Эберхардта мирные переговоры с латышами вплоть до возвращения Межсоюзнической комиссии, отправившейся в Ковно.

Затем последовал однозначный приказ войскам – вопреки переданному прошлым командованием армии распоряжению – всеми средствами удерживать позиции на Аа и на Эккау, а все боеспособные еще части стянуть под Митаву для нанесения контрудара. «Следует довести до сведения всех частей и командиров, – завершалась телеграмма, – только лишь удар сможет предотвратить полное крушение».

Кроме того, по железной дороге в Митаву был отправлен 1-й офицер Генштаба капитан фон Ягов, а 8-я военная железнодорожная инспекция получила приказ возглавить вывоз раненых и жителей страны.

Позиция инстанций рейхсвера

Проинформированное штабом корпуса командование 1-го военного округа организовало из собственных средств формирование поездов со снабжением с 8-дневным запасом на 40 тысяч человек и 8 тысяч лошадей, а также предоставило транспортные средства для вывоза войск и немецкого населения. Помимо согласия на принятие командования генерал-лейтенантом фон Эберхардтом, оно запросило разрешения на переход границы частями 1-го военного округа[390], что было необходимо для поддержки упорядоченного отступления организованных соединений, а также одобрение выплат и предоставления довольствия, при поставках обмундирования, запасов которого у командования военного округа не было.

Министерство рейхсвера лишь частично удовлетворило эти запросы. Однако оно заявило о своем согласии на принятие командования генерал-лейтенантом фон Эберхардтом, хотя отклонило выплату жалованья и отправку продовольствия за линию Шавли – Муравьево. Вступление частей германского рейхсвера на литовскую территорию министр со всей решительностью отклонил, предполагая, что подобный шаг вызвал бы немедленные контрмеры со стороны Антанты, в особенности на нашей западной границе, чем угрожали уже неоднократно. Адмирал Хопман поэтому должен был задержать уже выдвинутый командованием округа к границе отряд Небеля, однако он и сам в переходе через границу усматривал последствия, которые «при нашем тогдашнем положении будут куда тяжелее, нежели вся прибалтийская проблема». По этому поводу началась длинная переписка, не приведшая ни к какому результату. По другим пунктам адмирал Хопман на основании полученных им особых полномочий сумел помочь. В вопросе о выплате жалованья министерство рейхсвера в конце концов уступило.

Днем 16 ноября командующий корпусом вместе с оперативным штабом и необходимыми частями связи смог выехать по железной дороге в Митаву, куда прибыл в полдень 17-го.

Настроение войск

Как это воздействовало на обстановку внутри частей, может показать описание настроения в то время, предоставленное автору адъютантом фрайкора Брандиса:

«Капитан был болен. На улице теперь было холодно, а наши солдаты страдали из-за своего дурного оснащения. Еще одна причина, по которой желали мира. Ведь как часто говорили: «Шинели, ах, мы их сняли с обезьян!», а довольно многие ходили уже и в американских теплых вещах[391]. Однако это были еще не все заботы. Впервые слышалось: «Где же нам взять денег? Штаб больше не хочет давать их»[392]. Брандис бушевал: если мы здесь защищаем немецкие магистрали и вывоз германских частей, нам должны предоставить и германские деньги. «Нет, – говорили нам опять, – мы тут будем тянуть с нашим отъездом, чтобы Бермондт там в Курляндии поскорее его закончил, так или иначе».

Русские или немцы? Кем же мы теперь стали, в этом сомневался и я. Было невозможно это определить. Более того, кем же мы хотим теперь быть? Лишь теперь это стало по-настоящему трудным вопросом. По отношению к литовцам мы вели себя, конечно, как немцы, однако при этом мы просто обязаны были так делать, ведь считая «колчаковцами», нас тут же норовили выставить за дверь. Если мы хотели получить денег, следовало обязательно быть немцами. Ведь у Бермондта ничего не было. А штаб корпуса потребовал в течение двух дней устно заявить, что мы подчинимся ему во всех отношениях, а тогда он даст денег. Я был решительно за такое заявление, ведь, в конце концов, хватит уже, Вульффен тоже, да и, собственно, все другие командиры ворчали на русских. Тяжелее всего это было для капитана. Сможет ли он бросить товарища на произвол судьбы? В самом категорическом тоне он заявил: «Это невозможно! Если мы здесь уйдем, гибель Бермондта предрешена. К неудачам на фронте добавится еще и нападение в тыл литовцев а от всякой связи мы будем отрезаны. Конечно, если господа желают…». Нет, этого они не желали. «Ну хорошо, тогда мы продолжаем делать свое дело». Требуемого заявления сделано не было. Следствием этого было то, что деньги получили только 1, 2-я и пулеметная роты, которые из-за репрессивных мер подтвердили свою готовность к