52

Когда в средине мая Первая горная дивизия вторглась на территорию Франции, Фридрих поблагодарил Господа за то, что из-за проблем со здоровьем он признан негодным к военной службе. Он мог только представлять жестокость, с которой его бывшее подразделение по приказу командования давало себе волю по отношению к французским евреям. Слава Богу, что он вернулся к своему ремеслу, слава Богу, что потерял только один глаз, но у него осталось две руки.

Лия время от времени заглядывала к мужу в магазин, но не она стала там самым частым посетителем.

Несмотря на то что Генрих Гельфман так и не вернул фигурку младенца Иисуса, мальчик каждый день околачивался у Фридриха в мастерской – приходил туда регулярно, как по часам, что стояли у герра Гартмана на верстаке.

Генрих наклонялся над столом и смотрел, как Фридрих орудует ножом.

– Фрау Гартман передала вам мой рождественский подарок?

– Ja, ja, передала. Очень любезно с твоей стороны, Генрих. Я это ценю. Хотя должен признаться, что еще больше бы обрадовался, если бы ты вернул мне фигурку, которую я вы́резал.

Мальчишка сделал вид, что не понял намека.

– А вы вырежете из того куска дерева нового младенца Иисуса, герр Гартман? Знаю, что вырежете! Вы лучший мастер во всем Обераммергау.

Фридрих засмеялся.

– По-моему, ты преувеличиваешь. Есть более опытные резчики.

– Но вы вырезаете самые красивые лица, самые красивые улыбки.

– Правда? – Фридрих, довольный похвалой, улыбнулся.

– Ja, это улыбки ангелов. По-моему, даже герр Гитлер не нашел бы в них изъяна – ни его врачи, ни медсестры.

Фридрих взглянул на мальчишку, чуть повернул голову, чтобы лучше видеть, и нахмурился от этих странных умозаключений. Генрих покраснел и отошел от верстака, как будто сболтнул лишнее.

– Генрих! Что это означает?

Мальчишка покачал головой. В его глаза закралась тревога.

– Мне пора, герр Гартман. До завтра! – Генрих схватил свои учебники и рванул прочь из мастерской.

Фридрих бросился за мальчиком к двери, но остановился, глядя в спину убегающему парнишке, пока тот не исчез из виду.

– Генрих! – окликнул он.

Но тот даже не обернулся.

Фридрих почесал подбородок. Его подмывало побежать следом за мальчиком, узнать, что же кроется за его странным поведением. Но резчик и так уже опаздывал с заказами на Рождество, а с больным коленом ему не угнаться за юным быстроногим Генрихом. Фридрих закрыл дверь мастерской – над головой зазвенели колокольчики – и, хромая, направился к верстаку.

53

К тому времени, как альпийские луга покрылись маргаритками и аконитами, засинели крупными колокольчиками, запестрели ночными фиалками и таволгой с длинными белыми кисточками, страхи Рейчел о том, что Герхард может увидеть ее фотографию на обложке журнала, стали постепенно исчезать. «Наверное, этот журнал так и не появился в Берлине. А может быть, Герхард теперь одержим другой идеей. Может быть, нам уже ничего не угрожает». Но в это трудно было поверить.

Тогда в мае эти страхи окончательно затмили сообщения Би-би-си о том, что пожилые бельгийки тащились по дорогам с плачущими младенцами на руках, а за ними шли молодые матери, навьючив на себя весь семейный скарб, – их преследовали безжалостные немецкие танки.

Когда последовали сообщения о том, что немецкие войска на полпути от французской границы до Реймса – гóрода на северо-востоке Франции – и уже готовятся к взятию Парижа, Рейчел вышла из комнаты. Она больше не могла слушать о разграблении маленьких французских деревушек, о вытоптанных пашнях, о забитом скоте, об оставленных вдоль дорог недоеных, ревущих коровах, об изнасилованных женщинах и девушках. «И все это во имя создания высшей расы, тысячелетнего рейха ужаса!» Рейчел стошнило прямо в раковину на кухне. Успокоившись, она умылась.

Во имя ускорения процесса очистки расы немецкая армия переселила пожилых тирольцев в Обераммергау и близлежащие деревеньки. От Рейчел не укрылась ирония судьбы: собрать тех, кого считаешь ниже себя, и поселить среди «немецкой элиты».

В первую же неделю, как тирольцы появились на деревенских улочках, Рейчел по пути на занятия драмкружка увидела толпу детей, которые что-то кричали, прыгали и над кем-то глумились. Подобные сцены в Обераммергау были редкостью, поэтому у Рейчел защемило сердце.

Она подошла к собравшимся, не поднимая головы. Группка из пяти подростков в форме гитлерюгенда окружила старика. Они дразнили его, обзывали словами, смысл которых Рейчел не совсем понимала – наверное, это был какой-то молодежный жаргон, – и сбили у старика с головы шляпу. Бедняга, изо всех сил пытаясь сохранять достоинство, наклонился, чтобы поднять свой головной убор, но подростки стали пинать шляпу вдоль по улице, задевая распухшие костяшки пальцев покрученной артритом руки своими сапогами.

Женщины, поравнявшись с группой юнцов, отвернулись, и Рейчел расслышала, как одна из них громко прошептала приятельнице:

– А чего вы ждали? Они нам здесь не нужны. Места и так не хватает. У нас и без них есть нечего, а они нас еще и объедают. Почему фюрер не вышлет их в другое место?

Двое детей помладше, из класса Рейчел, протиснулись сквозь толпу и, следуя за старшими, хлопали и улюлюкали с обочины. Рейчел не решилась прекратить издевательство, боясь привлечь к себе ненужное внимание, но все равно приблизилась к ученикам и схватила их за руки:

– Вы опоздаете на занятия. Вам ведь известно, что я не терплю опозданий. Пойдемте-ка со мной.

– Но мы хотим…

– Пошли… сейчас же! – И она повела детей в класс.

Рейчел не могла взять в толк, почему взрослые люди терпели подобную жестокость. Члены гитлерюгенда были крепкими, здоровыми ребятами, и за издевательства их только что не хвалили. Подростки потеряли голову.

Ей было больно наблюдать за тем, как унижают этого бедного старика и любого пожилого человека только потому, что у его народности странные обычаи, малопонятный язык и иные ценности. Рейчел видела теорию отца в действии – теорию отца и действительность Гитлера, – и это пугало ее больше всего.

«Джейсон был прав с самого начала. Мы как будто не верили, что Гитлер в точности выполнит свои обещания. Или мир просто ждет, что кто-то возьмет на себя ответственность и остановит его?» Рейчел мысленно застонала. Когда-то она считала риторику своего отца такой же безобидной, как утренняя газета. «Неужели мой страх, моя апатия – безразличие – чем-то лучше, чем совершенное им зло?»

* * *

Как ни умоляла Рейчел, курат Бауэр отказывался от ее помощи, не желая толкать девушку на еще более скользкую и опасную дорожку, чем та, на которую она уже ступила.

– Ваша первостепенная обязанность – обеспечивать безопасность Ривки и Амели, свою и своей семьи. Никто не способен спасти весь мир, однако каждый из нас может внести свою лепту.