— Уж не сомневаетесь ли вы во мне, друг мой? — сухо ответил Филипп. И добавил, смягчившись: — Не беспокойтесь. Время от времени я разминаюсь с хорошими учителями. Служба, знаете ли, такая: интересы страны приходится защищать когда пером, когда и шпагой.

— Филипп, но у него же фламберг! Помните это и не подставляйтесь, умоляю!

Келюс знал, о чём говорит. Раны, нанесённые волнообразным, или, как более романтично окрестили его поэты-бретёры, «пламевидным» лезвием шпаги-фламберга, получались настолько рваные, что калечили противника ужасно, если не сказать — варварски. Заполучить таким клинком удар вбок или в брюхо означало верную смерть, особенно если атакующий успевал повернуть шпагу в ране: внутренние органы перемалывались в кашу. Недаром ландскнехтов, орудующих на поле боя мечами-фламбергами, в плен не брали: просто рубили в капусту, памятуя о том, сколько мучений приносили их изуверские мечи.

Но среди дворян шпаги с волнистым лезвием, хоть и не пользовались уважением, таким, как тяжёлые, но благородные трёхгранные клинки дедов и прадедов, однако пока терпелись: ибо случалось, что отстаивая свою честь, да и просто жизнь и кошелёк, приходилось обороняться против не одного и не двух противников, и тут уж лишние шансы на выживание приветствовались.

— Благодарю, друг мой, — только и ответил на предостережение Филипп. — У меня хорошая память.

— В любом случае, — намеренно повысил голос де Келюс, — если вы случайно не сможете завершить бой — его докончу я, будьте уверены. Господин Сесил отказался от секундантов, но вы-то не отказывались!

Слегка улыбнувшись, Филипп поблагодарил его кивком. Уильям Сессил, в свою очередь, заметно скуксился, но промолчал: заявление секунданта противника не противоречило дуэльному кодексу. Каков в бою де Камилле — приходилось только догадываться, вспоминая, что, по слухам, вроде бы неплохой боец; но вот о графе де Келюсе ходила громкая слава бретёра, забияки и мастера клинка, а значит, жди неприятностей… Придётся и это учитывать.

Разговор вёлся на освещённой луной поляне открытого монастырского сада, часть которого была отгорожена стеной, часть заполонила собой окраину небольшого пустыря, и вот уже лет пять являлась излюбленным местом встреч аристократов и просто благородных личностей, надумавших тепло поговорить друг с другом, а заодно проверить крепость мышц и собственное везение. Его Величество неоднократно грозился вырубить оный сад, а пустырь замостить булыжником и превратить в площадку для позорных экзекуций всех, кто нарушает королевские указы; но угрозы не помогали. Пока, наконец, монарх не сдался, признав очевидное: если уж кому загорелось проткнуть другого или отрезать ему уши — он это сделает; а тут, рядом с монастырём святой Гертруды, раненый, по крайней мере, получит помощь от милосердных сестёр, поскольку их лечебница совсем близко… Его Величество, как практичный монарх, видя, что зло неизбежно, постарался хотя бы смягчить его последствия, поелику это возможно.

Группа бриттанцев, призванная засвидетельствовать честность поединка, шепталась в тени. Наконец граф Пемброк, тот самый, одолживший Сесилу шпагу, выступил вперёд.

— Господа, хотелось бы сделать небольшое уточнение условий предстоящего поединка. Мы лишь хотим убедиться, что шансы у обеих сторон равны. — Бросил взгляд на хмурого барона и заметно поскучнел. Добавил скороговоркой: — Во всяком случае — если речь идёт об оружии. Шпага против шпаги, кинжал против кинжала, не так ли?

— Кинжалом вы меня не ссудили, милорды, — язвительно отозвался Сесил.

Филипп де Камилле молча, заведя руку за спину, извлёк из потайных ножен кинжал и, не глядя, протянул Бомарше.

— Вы удовлетворены, господа? — изысканно вежливо осведомился тот.

Прикоснувшись к шляпе, бриттанец обозначил лёгкий поклон.

— О да, сударь, вполне! И просим понять нас правильно: ведь мы призваны свидетельствовать перед королевой о законности происходящих событий, и чем бы ни завершился ваш поединок…

— Желали бы остаться в стороне и суметь оправдаться, — со смешком ответствовал дипломат. — Разумеется, милорд. Это как раз понятно… Не забудьте, однако, что и нам придётся отчитываться перед Его Величеством Генрихом, который отнюдь не снисходителен как к дуэлянтам, так и к их сообщ… сопровождающим лицам.

— Но и весьма щепетилен в вопросах чести, — парировал иностранец. И примирительно добавил: — Сударь Бомарше, право же, мы с вами практически в одном положении, и в случае любого исхода поединка нам достанется одинаковое количество монаршьего гнева, вы не находите? Не будем же и мы ссориться.

— Отрадно слышать, — поклонился Бомарше.

— Господа, вы закончили? — вежливо осведомился граф де Камилле. — Напомню, что мы не в Большом Приёмном зале, а в месте проведения дуэли. Пора бы вам освободить место, а нам с бароном занять позиции. Прошу вас.

Кивком он указал на ближайшие раскидистые яблони, под которыми милорды бриттанцы терпеливо поджидали соотечественника. Однако тот не торопился занять своё место в зрительском ряду.

— Ещё буквально два слова, ваше сиятельство. Причём, — не удержавшись, он тонко усмехнулся, — в присутствии вашего секунданта. Вдруг и в самом деле ему придётся продолжить начатое вами? Нет-нет, граф, я никоим образом не сомневаюсь в ваших достоинствах фехтовальщика, я всего лишь в продолжение темы о равных шансах противников хочу дать весьма ценный совет: не думайте о шее этого господина. Видите, из-под воротника выглядывает своеобразное украшение? Так вот: если вы случайно его перережете — а я уже понял, что шпага ваша не из простых — то резко уменьшите свои шансы на победу, ибо… Это украшение он на себя навесил не добровольно.

Милорд Пемброк с удовольствием понаблюдал, как лицо Уильяма Сессила перекосила гневная гримаса. Филипп же — задержал на нём взгляд… и ответил тяжело:

— Благодарю. Я понял.

… В нескольких кварталах от монастырского сада Ирис отпрянула от широкой чаши с водой, в поверхности которой отражались и сад, и группка беседующих, и ставшая ей ненавистной знакомая фигура в чёрном, с вздутием на спине, плохо скрываемом плащом…

— Они говорят о шансах, а шансы-то не так уж и равны, — хмыкнул за её спиной Али. — Твой похититель не молод, быстро выдохнется, да и горбат…

— Это не горб, — прервала его Ирис. — Похоже, это… крылья. Возможно, недоразвитые, возможно, из-за них он так старался меня заполучить… Но, Али, что это у него на шее? Неужели…

— Тот самый ошейник, что был на тебе, госпожа. Христианский монах всё никак не мог его с тебя снять, и вдруг, когда ты исчезла — ошейник остался на подушке, пустой. Брат Тук забрал его с собой для изучения. Значит, его собратья как-то смогли нацепить эту штуку на твоего обидчика. Может, не в одиночку, но сумели.

— Тогда в Сесиле сейчас ни капли магии…

Ирис с облегчением вздохнула. И мысленно себя одёрнула: рано радоваться! Да, Али прав: барон старше… а значит, мудрее и хитрее; а при его коварстве — как знать, нет ли в его арсенале каких-то грязных трюков?