— Погоди, тётушка Наннет, — кутаясь в тёплую шаль поверх ночного халата, прервала её причитания Ирис, спустившаяся на шум в коридорчик. — Ну-ка, скажи толком, что случилось? Мэгги, Фрида, ведите-ка вы её на кухню, давайте напоим бедняжку горячим и всё выслушаем. Вы только не волнуйтесь, тётушка Наннет!

Выслушивая бессвязные причитания, перемежающиеся всхлипами, она, шевеля губами, чтобы не сбиться со счёта, добавила двойную дозу успокоительных капель в подогретое молоко и заставила старушку выпить.

— Вот так…

В дверном проёме деликатно, напоминая о себе, кашлянул Али. За его спиной подпрыгивал от возбуждения Назарка. Об ноги гостьи потёрся Кизил, словно успокаивая вечным кошачьим ритуалом: «Я же здесь, значит, всё обойдётся!» Все «свои» были рядом, потому что чувствовали: успевшая им полюбиться графская «нянька», давно, ещё в монастырской лечебнице подружившаяся с Мэг и несколько раз заглядывавшая к ней в новый дом «на огонёк», принесла невесёлые вести. И не просто так прибежала с ними именно сюда. Наверняка, они связаны как-то с хозяйкой; а возможную беду лучше отводить всем миром…

Конечно, бедной женщине, всю жизнь прожившей в провинции — лишь несколько лет она провела при графском доме, следя за подрастающим барчуком — невозможно было уловить истинную суть подслушанного господского разговора. Но любящее сердце помогло понять: её мальчик, такой благородный, смелый и отважный, не просто так снял со стены прадедовскую шпагу. А его непутёвые приятели, восторгаясь, похватались за эфесы собственных шпаг и загалдели: «Поединок! За честь дамы!» А тот, что поменьше ростом… Из своего укрытия за дальней дверью гостиной Наннет не видела его лица, но вот голос… голос у друга Фелиппе был озабоченный. «Ничуть не сомневаюсь в победе, Филипп. Но вот последующего королевского гнева вам не избежать». «Я готов», — только и ответил тот.

Ирис так и села на ближайшую табуретку.

Поединок?

Дуэль?

За честь… дамы?

И вдруг так и вскипела — правда, по-тихому, в душе: это за какую же даму решил вступиться красавчик граф? Значит, как смотреть на неё полдороги в Лютецию, не отрываясь, думая, что она не замечает — это можно, как бесстыже предлагать остановиться в его доме, презрев приличия — можно, а как на дуэль — то неизвестно из-за кого… Что это за дама? Неужели он обзавёлся любовницей? Уже? Когда успел? Или… вернулся к своей бесстыжей Анжелике, простив многолетний иссушающий приворот?

Она не замечала, что сурово насупилась, сложила руки на груди, даже готова была топнуть от злости… Будто отзываясь на её гнев, где-то на крышей загрохотал гром. Спохватившись, Ирис по привычке сперва помянула Аллаха, потом Господа. Теологические разборки помогли ей немного успокоиться.

— Погоди, Наннет. Ну-ка, давай сначала. С кем поединок? И… из-за кого?

Кизил, паршивец, знаток человеческих душ, замурлыкал, затарахтел, как обычный котяра, разве что выросший неуёмно, прыгнул на соседний стул, принялся ласкаться к старушке. И та… окончательно отмякла, словно, высказав самое страшное, переложила тяжкий груз на множество плеч. Уже не так тяжко, а главное — знаешь, что помогут.

Худо-бедно, но содержание беседы она кое-как изложила. С пятого на десятое, конечно. В её понимании — главного бриттского колдуна, оказавшегося ещё и главным вампиром, схватила Инквизиция, но за него заступилась королева. Та самая, на которой добрый Генрих собирается жениться вот-вот. Как же отказать невесте! Вот он и велен того колдуна освободить, только сразу ему под зад коленкой — да и вон из страны! Но как же «вон», не наказанным-то! Оттого господа графья и возмущались. А ещё больше… Тут Наннет понизила голос. Фелиппе, её мальчик, аж зубами скрипел. Это у него с детства, она знает: если что — терпит изо всех сил, личико ясное, спокойное, а в душе черти бесятся. На всё способен, даже с крыши в стог сена спрыгнуть, чтобы своё доказать… А как же!

— А при чём здесь какая-то дама? — жалобно спросила Ирис.

Али, который, оказывается, давно стоял за спиной старушки, пользуясь тем, что она, видя «мавра» уже не в первый раз, больше не пугалась, укоризненно покачал головой.

— Госпожа…

На его обычно непроницаемом лице так и было прописано большущими буквами, что, кажется, его рыжая ханум куда-то весь ум растеряла.

— Я ничего не понимаю, Али. Объясни! — взмолилась Ирис. — Сегодня был такой тяжёлый день!

И впрямь, если вспомнить, что утро она встретила на далёкой Сардинии, омываемой водами Средиземного моря, а уже к часу пополудни оказалась на самой высокой колокольне Нотр Дам, куда по странной прихоти вывел её Старый Портал, и откуда нужно было ещё спуститься по крутой винтовой лестнице… Кизил орал и сопротивлялся, отчего-то не желая ступать на ветхие с виду ступени, одна из которых под ним потом так и треснула… Внизу их поджидал караул гвардейцев, и, к счастью, брат Тук, давший совсем уж невероятное объяснение своему присутствию: дескать, Назар предугадал её приход, а недавно вместе с другом смог вычислить и место возвращения. От таких известий голова пошла кругом. Вдобавок, решив, что, вернувшись прямиком в домик на тихой улочке, она от радости позабудет обо всём на свете, а значит, и об отцовском наследстве, Ирис ещё в карете, заблаговременно подготовленной для неё Туком, начала рассказывать о Тугре Баязеда, о его Даре. Сперва сбивчиво… Но потом, вняв, монах решительно пресёк её слова жестом и попросил пока собраться с мыслями, и, дабы не повторяться, изложить рассказ позже, не только ему, но и очень важному, наделённому святостью и властью, духовному лицу, ибо помощь и совет от него бесценны, а, как уразумел уже смиренный брат Тук, прекрасной, чудом спасшейся гостье с Востока нужны и мудрый совет, и действенная помощь. А две умных головы всегда надумают и предложат вдвое больше, чем одна…

Не удивительно, что из резиденции Великого Инквизитора фея вышла ближе к вечеру: когда Филипп де Камилле ещё спал беспробудным сном, привыкая к родному человеческому облику, когда отец Дитрих вновь послал за пленённым Высшим вампиром, вызывая на очередной допрос; когда Его Величество Генрих, лично взявший под контроль её поиски, выслушал первый доклад Бомарше, пока что краткий, узнал о её возвращении и попросил Огюста остаться, дождаться вместе с ним вестей из Инквизиции, о похитителе… Этого Ирис, конечно, не знала. Ей и своей круговерти хватило.

— Прости, госпожа, — поклонился Али. — Ты устала, и, должно быть, не помнишь, что в рыцарских традициях и в дворянских обычаях Франкии — защищать честь женщины, особенно, если она находится под опекой этого дворянина. Волей франкского короля граф де Камилле был назначен твоим сопровождающим и защитником на время пребывания во Франкии. Твоё похищение и, вдобавок, рабский ошейник — прямое оскорбление не только тебе, но и ему. Дуэли запрещены; но местные дворяне, как я слышал, если считают должным защитить свою честь и честь дамы по-мужски, с клинком в руках, забывают об этом запрете. Погибшему уже всё равно, а победитель, даже будучи арестован и посажен в местный зиндан, знает, что поступил правильно, и в глазах всего света выглядит героем. Так уж у них, у европейцев, заведено.