Помимо этого сто кусков разноцветного шелка, тысяча лян серебра, несколько кувшинов дворцового вина было роздано в награду людям, которые присматривали за устройством сада, делали украшения, фонари и ставили пьесы. Поварам, актерам, музыкантам, певцам и всем второстепенным лицам было выделено триста связок медных монет.

После того как все, получившие подарки, выразили Гуй-фэй благодарность за оказанную милость, главный евнух возвестил:

– Государыня, время уже позднее, осмелюсь просить вас сесть в коляску и возвратиться во дворец.

Юань-чунь готова была заплакать от огорчения, но она заставила себя улыбнуться, взяла за руки матушку Цзя и госпожу Ван и несколько раз повторила им:

– Не беспокойтесь обо мне! Заботьтесь о своем здоровье! Не надо печалиться! Ведь милость Высочайшего беспредельна, и вам разрешается видеться со мной один раз в месяц во дворце. Но если в будущем году государь снова разрешит мне навестить родных, не расточительствуйте так, не делайте чрезмерных расходов!

Рыдания сдавили горло матушки Цзя, и она не могла произнести ни слова. Юань-чунь не хотелось расставаться с родными, но она не могла нарушить порядок, установленный при императорском дворце, и ей пришлось скрепя сердце сесть в коляску.

Матушку Цзя и госпожу Ван после отъезда Юань-чунь насилу утешили, почтительно взяли под руки и увели из сада.

Если вы не знаете, что произошло после отъезда Юань-чунь, прочтите следующую главу.

Глава девятнадцатая, в которой речь пойдет о том, как ясной ночью цветок поведал о своих чувствах и как тихим днем погруженная в задумчивость яшма[77] издавала благоухание

На следующий день после возвращения во дворец Юань-чунь предстала перед государем, чтобы поблагодарить его за милость и доложить ему о своем свидании с родными. Государь остался очень доволен и распорядился выдать из собственных кладовых разноцветный шелк, золото и серебро, чтобы одарить Цзя Чжэна и служанок из «перечных покоев»[78]. Однако об этом мы подробно рассказывать не будем.

После нескольких дней крайнего напряжения обитатели дворцов Жунго и Нинго чувствовали себя усталыми телесно и духовно. Кроме того, понадобилось еще два-три дня для того, чтобы убрать все вещи и украшения. Особенно много доставалось Фын-цзе, она не знала ни минуты покоя, тогда как другие находили для себя время отдохнуть. И все это потому, что Фын-цзе была самолюбивой и не хотела, чтобы о ней шли всякие пересуды; она держалась из последних сил, но старалась показать, будто никаких особых дел у нее нет.

Больше всех страдал от праздности и безделья Бао-юй.

Однажды утром мать Си-жэнь пришла к матушке Цзя просить разрешения взять свою дочь домой на новогодний чай. Си-жэнь должна была возвратиться только к вечеру, и во время ее отсутствия Бао-юю пришлось развлекаться с другими служанками игрой в кости да в облавные шашки.

Когда Бао-юю все это наскучило, пришли служанки и доложили:

– Старший господин Цзя Чжэнь из восточного дворца Нинго приглашает вас посмотреть спектакль и полюбоваться новогодним фейерверком и праздничными фонариками.

Услышав это, Бао-юй немедленно приказал подать ему переодеться. Но как раз в тот момент, когда он собирался уходить, принесли сладкий молочный напиток, который прислала Юань-чунь. Вспомнив, что такой напиток в прошлый раз очень нравился Си-жэнь, Бао-юй приказал оставить для нее, а сам, предупредив матушку Цзя о своем уходе, отправился во дворец Нинго смотреть спектакль.

И кто бы мог подумать, что Цзя Чжэнь распорядится поставить такие акты, как «Дин-лан узнаёт отца», «Хуан Бо-ян властвует над духами тьмы», «Сунь У-кун устраивает переполох в Небесном дворце» и «Цзян Тай-гун[79] жалует звания святых погибшим полководцам»?

Актеры толпами появлялись на сцене, размахивали знаменами, пировали, воскуривали благовония и взывали к Будде. Далеко вокруг разносились удары в гонги и барабаны. А братья, сыновья и племянники из рода Цзя угощали друг друга, шутили, смеялись с сестрами, наложницами и служанками.

И только Бао-юй, посидев до тех пор, пока веселье достигло самого разгара, потихоньку встал и пошел бродить куда глаза глядят. Сначала он направился во внутренние покои, поговорил немного и пошутил с госпожой Ю и с наложницами, а затем ускользнул оттуда через заднюю дверь. Госпожа Ю и остальные решили, что он снова отправился смотреть спектакль, и не придали значения его уходу. Цзя Чжэнь, Цзя Лянь и Сюэ Пань, которые были заняты разгадыванием загадок, тоже не заметили его исчезновения, а когда хватились, решили, что Бао-юй ушел во внутренние покои. Что же касается слуг, которые пришли сюда вместе с Бао-юем, то они были уверены, что Бао-юй здесь задержится надолго, поэтому одни из них ушли играть в кости, другие разбрелись к друзьям либо принялись пить вино, надеясь, что домой придется возвращаться только к вечеру. Те же из слуг, которые были помоложе, остались смотреть спектакль.

Убедившись, что возле него никого нет, Бао-юй про себя подумал:

«Здесь был кабинет, где висел искусно нарисованный портрет красавицы. Сейчас там, конечно, нет никого, и красавица, наверное, скучает в одиночестве. Пойду утешу ее».

Бао-юй отправился туда. Но когда он подошел к окну кабинета, то услышал доносившееся оттуда прерывистое дыхание.

«Неужто красавица ожила?» – подумал он, вздрогнув от испуга.

Набравшись храбрости, он проколол бумагу, которой было заклеено окно, и заглянул внутрь. Красавица на портрете, конечно, не ожила, а вот Мин-янь возле нее с какой-то девушкой делал то, чему Бао-юя когда-то учила бессмертная фея Цзин-хуань. Причем момент был самый интересный, поэтому и слышались такие вздохи и учащенное дыхание.

– Вот так здорово! – не удержавшись, воскликнул Бао-юй. Он толкнул ногой дверь и вошел. Мин-янь и перепуганная девушка вскочили, торопливо оправляя на себе одежду. Когда Мин-янь увидел, что перед ним Бао-юй, он бросился на колени и стал умолять о прощении.

– Заниматься такими делами средь бела дня! Ну как это называется! – принялся укорять его Бао-юй. – Неужели ты не понимаешь, что тебя ожидает, если об этом узнает старший господин Цзя Чжэнь?

Бао-юй повернул голову и взглянул на служанку. Это была чистенькая, милая девушка, и в ней было что-то такое, от чего могло дрогнуть сердце. Она стояла, покраснев до ушей от стыда, и молчала, опустив голову.

– Ты еще здесь? – топнул на нее ногой Бао-юй.

Слова эти словно пробудили девушку, она вздрогнула и со всех ног бросилась бежать.

Бао-юй тоже выскочил за нею и крикнул вслед:

– Не бойся, я никому не скажу!

Обеспокоенный Мин-янь окликнул Бао-юя:

– Второй господин, а разве тем самым, что вы кричите, вы не даете другим возможность узнать об