class="p1">От царя беременна и сильно…

Шурина бы даже не спросили,

Удавили б и всего делов.

Лишь жена про Урию узнала,

Брызнула слезой, как водомёт,

А от горя, с радости ль рыдала,

Что случилось избежать скандала -

Кто же их беременных поймёт.

Быстро пролетело время плача.

Доносить вдове внебрачный плод -

Взял Давид Вирсавию на дачу,

Дал врача, кормилицу, в придачу

Массажистку и другой народ.

Эпизод с убийством, явно лишний,

Жрец писавший не упрятал в стол

Иль приказа свыше не услышал,

И царя Давида имидж пышный

Получил, как камера, прокол.

Хитро поступил Давид, жестоко,

Вождь евреев, царь и политрук.

Дело было то не без порока,

Зло в очах Господних, но до срока

Многое царю сходило с рук.

Глава 12. Нас на бабу променял

Дальше в лес, там больше дров! — сказал Сусанин.

Перед нами новая глава.

С ветерком несут чужие сани…

Впрочем, люди, полюбуйтесь сами,

Что в глуши Писанья за дрова.

Обалдев от умных слов хитросплетенья,

Я кусал свой собственный язык

С садомазохистским наслажденьем…

Про Давида больших откровений,

Не встречал ещё я в Книге Книг.

И послал Господь Нафана прям к Давиду

(Как послал здесь не об этом речь),

Пожурить решил слегка, для вида,

Осудить чрезмерное либидо,

От других грехов предостеречь.

Напрямую с Богом мог Давид общаться,

Получить совет из первых уст,

Но стеснялся беспокоить часто,

Потому к пророкам обращался,

А зачем, сказать я не берусь.

Нрав Давида был то кроток, а то вспыльчив,

Знал про это посланный пророк.

Вспыхнуть мог сушняк с одной лишь спички.

И Нафан обыкновенной притчей

Начал обличить большой порок.

«В городе одном два человека жили,

При нужде — бедняк, богач — в деньгах,

Скот имел и с апатитом жилу,

И настолько был тот жлоб прижимист,

Как любой российский олигарх.

Бедняку же похвалиться было нечем,

Он нужду свою с руки кормил,

Лишь была при нём одна овечка

Из богатств. Жила она за печкой

Прямо в доме, словно член семьи.

Человек купил её ещё ягнёнком,

Выросла с его детьми овца

И была папаше за ребёнка,

С чашки ела и ручным котёнком

Засыпала на груди отца.

Тут к богатому приходит в гости странник,

Голоден, как волк, наверняка,

А богач (что для меня не странно)

Пожалел своих волов, баранов

И сварил овечку бедняка».

На слова такие возмутился крайне

Царь Давид, Нафану так сказал:

«Жив Господь! Как жадная пиранья

Понести тот должен наказанье,

Кто овцу у бедного отнял.

За овечку, по закону строго если -

Вчетверо вор должен заплатить;

А не строго — следует повесить

Подлеца с его пришельцем вместе,

Дабы жадность в мире не плодить».

И сказал тогда Нафан Давиду: «Ты тот

Человек, которому висеть…

Мне Господь о том сказал открыто.

Чем другим в глаза за жадность тыкать,

На себя ты должен посмотреть.

От руки избавленный царя Саула,

Ты, как царь Израиля, всех жён

От него со всем его аулом

Мог иметь, и что тебя кольнуло

Нарушать божественный закон?

Всё в твоих владениях, тебе что, мало?

Бог ещё б добавил, если что…

Так чего тебе недоставало?

Урия вполне приличный малый,

При тебе таких наперечёт,

Ты ж убил его мечом аммонитянским,

Женщину у ближнего отнял.

Даже вождь пигмеев негритянский

Не ведёт себя настолько хамски.

Тем, что нас на бабу променял,

Сделал злое ты. Господь тебе за это

Может клапан в сердце пережать -

Жён твоих отдаст, да хоть соседу,

А тебя приговорит к отъезду,

Чтоб тебе им свечку не держать.

То, что сделал скрытно ты, Давид, и тайно

Господу претит. Свои дела

Бог вершит открыто, капитально,

Чёрного, как смоль, с доской стиральной

Кобеля отмоет добела».

И сказал Давид, раскаявшись, Нафану:

«Осознал, исправлюсь, убивать

Впредь за женщин никого не стану.

Петь псалмы я буду непрестанно,

Ночевать в молельне и дневать».

Отвечал Нафан Давиду (полномочья

Где бы он ни взял, пророк не врёт):

«Снял с тебя Бог грех и ближе к ночи

Не умрёшь ты. Трон твой обесточат

И рубильник жизнь не оборвёт.

Но ты повод дал дурной врагам Господним

Господа хулить, смотреть косым

Взглядом на него из преисподней.

И когда ты сам спасён сегодня,

То умрёт родившийся твой сын».

И пошел Нафан в свой дом. Господь в отместку,

Что уронен был его престиж,

Поразил дитё, знай наших, дескать.

И ребёнка от болезни детской

Гиппократу было не спасти.

Но Давид молился Богу о младенце

И постился, и провёл всю ночь

Лёжа на земле, и в дом согреться

Не пошёл, на посох опереться

Не желал, всех прогоняя прочь.

А когда вошли к нему с едой старшины,

Царь лежал, не зажигая бра,

За шесть дней худой стал, как рейсшина.

А на день седьмой всё разрешилось,

И ребёнка Бог к себе прибрал.

Сообщить о том — самоубийства вроде,

Думали — пока был сын живой,

Сумасбродно ихне благородье

На земле каталось в огороде,

Ночевать не шло к себе домой.

А скажи ему, поди — младенец мёртвый…

Знают все, царь в прошлом был бандит,

Ни за что про что заедет в морду

И без криминального аборта

Что-нибудь худое учинит.

Видя, как народ межуется в раздумьях,

Донести боясь плохую весть,

Понял царь Давид про смерть в натуре

И спросил, а что — ребёнок умер?

И ему сказали всё, как есть.

Встал тогда Давид с земли, пошёл умылся,

Вроде как и не было беды,

В чистые одежды облачился,

Помолился, в дом свой возвратился

И себе потребовал еды.

Пил и ел Давид тогда весьма обильно

(Кто не ел с неделю, тот поймёт).

Был народ в недоуменье сильном.

Посмелее кто его спросили,

Почему он так себя ведёт -

Пока был ребёнок жив, Давид постился,

Голодал и плакал почём зря,

А ребёнок мёртв — развеселился,

В новые одежды нарядился,

Как понять причуды их царя?

Траур где и вой, сердечный где припадок,

Даже пусть наигранный чуть-чуть?

«Что тут понимать? — Ответ был краток -

Не читали вы Рене Декарта,

Кастанеду и другую муть.

Я от них усвоил истину простую -

Жить сегодня надо и сейчас.

Если мыслю, значит существую,

А ребёнок мёртв — мольбы впустую,

Гробовых*