не водится у нас.

Думал я, Господь мои мольбы услышит,

Дитятко к себе не приберёт.

А когда спасти дитё не вышло,

Самоистязание излишне,

Что стараться, коль ребёнок мёртв?»

И Вирсавию, жену, Давид утешил,

К ней вошёл и быстро с нею спал.

Сына зачала она поспешно.

Правильно, кто умер, ну их к лешим…

Неслучайно Бог дитё прибрал.

Не был царь с Вирсавией де-юре в браке,

Урия, законный муж, был жив.

Языки, что злей чем у собаки,

Про отцовство вякали б двояко

О ребёнке новой госпожи.

Чтоб унять молву, сынок проблемный помер.

Новый народился, всё при нём,

Что он сын Давида, кто бы спорил.

Соломон Давидыч очень вскоре

Станет уважаемым царём.

Возлюбил его Господь, и женщин строем

Будет он иметь по всем углам,

А стране добавит геморроя -

Бог на то рукой глаза прикроет.

Соломон ему построит храм.

Иоав, что Урию тогда подставил

И Давида выполнил приказ,

С Раввой воевал и в город ставни

Выставил уже. Аммонитяне

Телом закрывали этот лаз.

Иоав тут поступил весьма достойно

И разумно, что царя гневить?

К славе царь — как к рюмке алкоголик.

А когда при славе ты покойник,

Лучше алкоголику налить.

Шлёт царю его Главком тогда депешу:

«Овладел я в городе водой,

Краны Равве перекрыл успешно.

Собирай народ и двигай спешно

Равву брать, как истинный герой,

Ибо город сдастся, и названье всеми

Наречётся — Иоаваград.

Власть другая скажет — как посмели,

Переименует город в Йемен,

А меня лишит былых наград.

И собрал Давид народ неволить Равву,

Равву взял, устроил беспредел -

С головы царя их против правил

Он венец содрал, венцу нет равных,

На себя изделие надел.

Золота талант, алмазы книзу клонят

Голову Давида, режет вязь…

Это с непривычки, ведь на троне

Толком не сидел он, всё в поклонах

Выражал свою богобоязнь.

Неприятель пал. Кого теперь бояться?

Много вывез с Раввы царь добра.

Наступило время расквитаться

С городком, что не хотел сдаваться,

Где сражалась даже детвора.

Под железные Давид клал молотилки

Всех подряд, играли желваки.

Очень пригодились лесопилки,

Впитывали кровь легко опилки,

Туши разрезались на куски.

Обжигательные печи тоже были.

Проявил Давид здесь артистизм.

Жгли живьём, потом не хоронили…

Его опыт люди не забыли,

Ведь нацизм и в Африке нацизм.

С аммонитами потом легко и просто

Поступал Давид, лишь город брал,

Независимо от формы носа

Убивал. Сценарий Холокоста

Фюрер у Давида передрал.

Преумножив без того дурную славу,

Царь Давид, что Господом храним,

Из Дахау, аммонитской Раввы,

Чтоб детей воспитывать ораву,

Возвратился в Иерусалим.

Царь Давид, рациональный до кошмара,

Ввёл такой в Израиле режим,

Что Тимур, чьи дикие татары

Гнали с мест народы, как отары,

Просто пастушонок рядом с ним.

* так называемый целитель Григорий Гробовой после трагедии в Беслане обещал матерям погибших детей воскресить умерших.

Глава 13. Дети Давида насилуют и убивают

Двенадцать глав вели на пьедестал

Царя Давида, и пришёл я к мысли -

Под чью б диктовку Книгу ни писал,

Тот писарь был Давида ненавистник.

Самолюбивый выше всяких мер,

Пример другим в маниакальной злобе,

С овцой — сентиментальный лицемер,

Он и детей растил с себя подобьем.

Я про инцест речь даже не веду,

Круг для любви в дворцах настолько тесен,

Что все там друг у друга на виду,

И самовырождаются все вместе.

Все дети плодовитого царя

Родня по крови лишь наполовину.

Отличие у них по матерям,

А вот отец у всех детей единый.

Был у Давида сын Авессалом

И с ним сестра, Фамарь, прекрасна видом.

Амнон в неё влюбился и притом

Он первенец был у царя Давида.

Скорбел сын так, что даже захворал

Из-за сестры. Фамарь была девица,

И просто так нахрапом, на ура

Не мог Амнон с сестрой совокупиться.

Был у Амнона друг Ионадав,

Двоюродным он братом был Амнону,

Хитрющий человек не по годам,

Пошляк и циник просто беспардонный.

Зашёл к дружку он позднею порой

И сострадательную скорчил рожу:

«Худеешь ты, как раковый больной,

Ты ж сын царя, на что это похоже?

Сестру Авессалома любишь ты,

А он твой брат, Фамарь ему сестрица

И тёлка обалденной красоты,

И всё б путём, не будь она девицей.

А ты ложись и хворым притворись,

Худой как глист… Отец тебе поверит.

Увидев как ты сдал, обмяк, раскис,

Он спросит, что ты хочешь, я уверен.

Ты так скажи: хочу чтобы сестра

Едою подкрепила мои силы

Из рук своих, что с запахом костра,

Где пищу мне сама Фамарь сварила».

Лежал Амнон, как раковый больной.

Пришёл отец, а сын любимый — в лёжку…

Прислал Давид Фамарь к нему домой

Испечь сынку любимые лепёшки.

Пришла сестра в дом брата своего,

Взяла муки и перед ним месила,

Лепёшек напекла, и что с того?

Не только в красоте у женщин сила.

Мацу передержала на огне

И подала прям с коркой подгоревшей…

Какую кашу ты заваришь с ней?

Так и лежи больным три дня не евши.

Нет, с женщин польза, несомненно, есть,

В них исцеление от мук сердечных.

На Эверест полжизни можно лезть,

А радость покоренья быстротечна.

Как только за окном сгустилась ночь,

По наущенью хитренького друга

Из комнат брат прислугу выгнал прочь

И поступил с сестрою, как с супругой.

Схватил её и тискал до утра,

Но до того сказал ей грубо крайне:

«Готовить не умеешь ты, сестра,

А потому иди в опочивальню».

«Нет, не бесчести ты меня, Амнон,

Не сотвори безумия со с мною,

С царём поговори, и без препон

Он сделает меня твоей женою.

Куда пойду с бесчестьем поутру?»…

Но брат не слушал слов и домогался,

В итоге, изнасиловал сестру

И с ней лежал, как волк проголодался.

Но только взял кусок её стряпни

Избалованный яствами царевич,

Как ощутил во рту такой хинин,

Что о любви быть не могло и речи.

Взревел Амнон взбешённый, как ишак,

Ведь к сердцу путь лежит через желудок…

Так от любви до ненависти шаг

Был сделан где-то с ночи до полудня.

Сестру возненавидел тот браток

Такою ненавистью величайшей,

Что мне, признаюсь, стало невдомёк,

Как мог её любить он часом раньше.

Сказал