оказался под большим вопросом. После выкидыша Мэй Лина пыталась утешить внучку. Подумай только, что твой дорогой муж рядом с тобой, и его любовь скоро отпустит твои слезы"³⁰ Через две недели она снова написала. "Не переживай больше о своей печальной утрате", - успокаивала она Мэй; Эрнест был "хорошим, любящим мужем", и Мэй сможет найти счастье в его "сильной, крепкой любви".³¹ Соболезнования были наполнены надеждой. Лина предсказывала, что не за горами то время, "когда милый дорогой ребенок станет для вас с Эрнестом связующим звеном новой, вечной любви". Слова Лины Гольдман оказались пророческими. В следующем году Мэй забеременела. 28 октября 1908 года в своем новом доме на Лодж-роуд, 7, она родила мальчика. Родители назвали его Гарри Фридрихом.

 

Эрнест и Мэй Оппенгеймер в день своей свадьбы, 19 июня 1906 года. (Библиотека Брентхерста)

 

Манифест Судьбы 1908-1927

 

Новые начинания

 

Рождение Гарри Оппенгеймера в 1908 году стало спасением для его родителей. Мэй была очарована своим новым появлением. Она радовалась каждому его шагу и записывала каждый шаг для потомков. Первый выход Гарри на крыльцо дома 7 по Лодж-роуд состоялся 29 октября в 7 утра. Первый зуб у него прорезался 10 мая. Через шесть дней он начал ползать, а 18 декабря пошел без посторонней помощи. Его первым словом 14 ноября было "тигр".¹ Младенец был назван в соответствии с еврейскими обрядами и прошел обряд обрезания у раввина Харриса Айзекса из еврейской конгрегации Грикваленд-Уэст.² Несмотря на то, что Луис Оппенгеймер был ближайшим братом Эрнеста, один из других братьев, Густав, был выбран крестным отцом Гарри вместе с Фрицем Хиршхорном. Младшая сестра Мэя Эдит стала крестной матерью Гарри. В первое десятилетие жизни контуры домашней жизни Гарри Оппенгеймера формировались под влиянием еврейской веры его родителей и их родственных связей. Переход в англиканство произошел позже. В конце концов, более широкий политический климат - и культурная среда, в которой развивалась коммерческая империя Эрнеста Оппенгеймера, - направили династа от синагоги к англиканской церкви. Политика бизнеса и бизнес политики в южной Африке привнесли в принятую Эрнестом английскость слабое языческое чувство. В случае Гарри, когда он прошел школу Парктаун в Йоханнесбурге, Чартерхаус в Англии и, в конечном счете, Крайст-Черч в Оксфорде, этот оттенок стал ярко выраженным.

 

Гарри Оппенгеймер, шести недель от роду, и его мать. (Библиотека Брентхерста)

Политика определяла ход жизни Гарри Оппенгеймера с самого первого вздоха. Через четыре дня после рождения наследника Эрнеста начался конституционный съезд, призванный сформировать новое южноафриканское государство после англо-бурской войны. В результате был принят Акт о Южной Африке 1909 года, который объединил четыре колонии - Капскую, Натальскую, Трансваальскую и Колонию Оранжевой реки - в Южно-Африканский Союз. Как и Германия Бисмарка, южноафриканское национальное государство, образованное в 1910 году, было выковано из крови и металла, хотя золото (и алмазы) заменило железо. Однако национализм, предусмотренный ключевыми участниками переговоров по конвенции, бурскими генералами Луисом Ботой и Яном Смэтсом, был не из разряда "кровь и почва". Более того, Смутс, один из главных архитекторов Союза, выступал за примирение буров и британцев в рамках имперского управления, несмотря на то, что во время войны возглавлял республиканские бурские войска. Умеренный англо-африканерский "южноафриканизм" Бота-Смутса был вполне совместим с колониальным национализмом, проповедуемым лордом Милнером и его "Киндергартеном", которые стремились сбалансировать местный патриотизм с более широкой имперской лояльностью. Наиболее примечательной чертой этого якобы инклюзивного направления южноафриканизма была его неизменная белизна.³ Сегрегация была краеугольным камнем южноафриканского государства. Либеральные делегаты съезда из Капской провинции хотели распространить нерасовое избирательное право своей колонии на остальную часть Союза. Голосование "без цвета кожи" восходит к 1853 году, когда был основан Парламент Мыса Доброй Надежды, и давало право голоса всем взрослым мужчинам колонии (с некоторыми оговорками относительно владения собственностью) независимо от их расы. Однако на Национальном съезде 1908-9 гг. представители Наталя и бывших бурских республик не захотели ничего слушать. Смэтс предложил компромисс. Ни один избиратель из Капской провинции не будет лишен права голоса по признаку цвета кожи, если только большинство в две трети голосов обеих палат парламента, заседающих совместно, не примет иного решения. На самом деле, очевидно, что Смэтс не только не хотел распространять право голоса в Кейпе на другие провинции, но и "хотел бы отменить его в самом Кейпе".⁴ По-своему общая южноафриканская нация, отчеканенная Актом о союзе, была столь же сектантской, как и пангерманизм Бисмарка, поскольку основывалась на почти полном исключении чернокожих из политического тела.

Сматс, южноафриканизм и большая лояльность к Британской империи (и Британскому содружеству наций после его образования в 1931 году) стали определяющими факторами в жизни Эрнеста Оппенгеймера, его сына Гарри и горнодобывающих компаний, которые оказались под их властью. Эти предприятия должны были способствовать экономическому развитию Южной Африки и формированию ее государственности на протяжении XX века. Но в 1908 году подобные заботы казались несколько отдаленными. Эрнест интересовался политикой на уровне прихожан, даже если его интерес был вызван событием мирового значения. Так называемая паника 1907 года, которая обрушила Нью-Йоркскую фондовую биржу и посеяла хаос на алмазных рынках, повергла Кимберли в тяжелые времена. Один из крупных рудников, Дутойтспан, был временно закрыт, а рабочие на других рудниках De Beers были переведены на короткий срок. Многие рабочие места были потеряны, царили нищета и бедность. В панике обвиняли несколько факторов: чрезмерные спекуляции акциями медных, горнодобывающих и железнодорожных компаний, а также нападки президента Теодора Рузвельта на "великих злоумышленников богатства" в Соединенных Штатах.⁵ Тем не менее, именно бизнес-олигархи спасли положение. Джей Пи Морган, самый богатый банкир Нью-Йорка и финансист, чья одноименная компания сыграет решающую роль в карьере Эрнеста Оппенгеймера, поддержал банки вместе со своим коллегой-магнатом и филантропом Джоном Д. Рокфеллером. В Кимберли филантропия Эрнеста была более скромной. Вместе с Мэй он организовывал столовые для безработных. Вид страдающих людей укорял его совесть, и он решил играть более активную роль в общественной жизни. В начале 1908 года, еще до рождения Гарри, Эрнест выставил свою кандидатуру на выборах в городской совет Кимберли. Он получил место и в течение четырех лет был членом совета, а в 1912 году был избран мэром города. Началась двойная роль Оппенгеймера - бизнесмена и политика, которая позже, с ростом богатства и власти, должна была слиться в единую личность бизнесмена-государственника.

 

Великая война и бегство из Кимберли

 

В последующие годы Эрнест Оппенгеймер часто шутил, что его участие