Амая помнила звенящие утра поздней новозеландской зимы, ее прогулки по мягкой земле среди винограда с мужчиной, который обещал подарить счастье. Какое-то время так и было. Она помнила длинную горную цепь с покрытыми снегом вершинами, лениво протянувшуюся от их дома до Бленхейма и моря на востоке. Ей вспомнились своенравные овцы и любопытные барашки, бегущие прочь от любого движения в их сторону. Стройные ряды виноградников, уходящие к холмам Ричмондского парка. Но больше всего ей запомнились черные бархатные ночи, небо, усыпанное мириадами звезд. Волшебство.

Уже давно Амая не вспоминала об этом. Елизавета вновь отправилась в путешествие, и девушка перестала надеяться, что ее мать когда-нибудь исцелится. Внутри ее что-то сломалось. Так же как и в самой Амае сейчас, когда Кавиан своими словами выбил у нее почву из-под ног.

– А может, ты говоришь о своих университетских годах в Монреале? – Не ожидая ответа, он продолжил: – Ты действительно любила этот город, но даже во время учебы постоянно уезжала. Ты ездила в горы, как мы выяснили, в Европу, на Карибы греться на солнце в долгие зимние дни. А сразу после выпуска ты отправилась в Эдинбург, выбрала весьма неподходящую работу в местном пабе, параллельно маленькими шажками двигаясь к степени магистра литературы.

Амае хотелось со всей силы ударить Кавиана, но она все же сдержалась. С трудом. Ногти впились в ладони, и она жалела, что не может расцарапать ему лицо.

– Не тебе решать, что является для меня домом. Моя жизнь не нуждается в твоей критике. – Она старалась говорить ровно. – Можешь говорить сколько угодно, но мне твои наблюдения не нужны.

– У тебя нет дома, Амая. Не было никогда. Но сейчас все изменилось. Готова ты это принять или нет, не важно.

Амае стало трудно дышать. Ее будто сбросили с лестницы, и она приземлилась на спину: воздух вылетел из ее легких. Она могла лишь молча смотреть на Кавиана.

– Я хочу быть там, где тебя нет, – наконец смогла произнести она.

– Я верю тебе. Но это желание никогда не осуществится.

– Это огромный дворец. Наверняка здесь есть комната, где ты можешь запереть меня вдали ото всех. Хоть в подземелье, лишь бы подальше от тебя.

– Таких комнат много, но ты будешь жить в моей.

Кавиан лишь наблюдал за Амаей. Она не знала, что хуже: жгучие слезы, грозящие брызнуть из глаз, жар внутри живота, который она пыталась отрицать, или неконтролируемая дрожь.

– Нет, – сказала она еле слышно.

– Извини, что огорчаю тебя, но я совсем не современный мужчина. – В его голосе не слышалось ни капли раскаяния. – Я хочу, чтобы ты была в моей постели.

– Чем дальше от твоей постели я окажусь, тем лучше. Тебе не хватило того, что было в алькове. – Ее голос начал срываться в истерику. – Почему мы не можем просто все оставить как есть?

Кавиан, наоборот, был само спокойствие, и только в глазах его горел огонь. Взглянув на него, Амая ощутила, как рушится еще одна опора в ее жизни.

– Когда я в следующий раз овладею тобой, Амая, произойдут две вещи, – мягко начал он. – Во-первых, это будет в нормальной постели. Пусть я дикарь, но у меня есть свои правила. И я не буду спешить. У меня впереди бесконечность. – Он дождался, пока девушка вздрогнет при его словах, будто предвкушал это, и снова улыбнулся. – А во-вторых, ты будешь звать меня по имени.

– Что?

– Тебе придется произносить мое имя, – указал он, и Амая поняла, что, несмотря на его внешнюю расслабленность и тихий голос, в нем не было ни капли мягкости.

– Я и так постоянно твержу твое имя, обычно как ругательство.

– Ты будешь звать меня по имени. Ты будешь спать в моей постели. Ты отдашься мне. Между нами не будет никакой дистанции, Амая. Ничего, кроме моего желания и твоей покорности.

– После чего я покончу с собой, лишь бы избавиться от тебя! – бросила в ответ Амая, пытаясь скрыть пышущий внутри жар.

Но Кавиан лишь рассмеялся.

Амая не думала засыпать. Улыбчивые, слишком почтительные слуги ждали, пока она выйдет из купальни. Она все еще дрожала после общения с Кавианом. Слуги окружили ее и повели по сверкающему лабиринту дворца. Неизвестно, специально ли они шли запутанным путем, то ли во дворце и правда было сложно ориентироваться.

Ее привели в обширные апартаменты, которые явно принадлежали королю, и притворились, что не понимают просьб отвести ее куда-нибудь в другое место.

– Я не хочу здесь оставаться, – снова и снова повторяла Амая, пока не осталась лишь с двумя суровыми охранниками у дверей. – Мне нужна моя собственная комната, – упрямо твердила она. – Это ошибка. Я здесь не останусь.

Охранники долгое время смотрели на нее, пока Амая вдруг не вспомнила, что она стоит в одном халате.

– Вы можете обсудить это с королем, если чувствуете, что вы вправе задавать вопросы, – ответил один из охранников тоном, который подразумевал, что этот разговор неприличен и возмутителен.

В их глазах она была принцессой, которая осмелилась оскорбить их любимого короля, бросив свое счастье и сбежав. Оба охранника, казалось, совсем не прочь погонять ее по коридорам дворца, словно лисицу. Поэтому она скрылась в комнате и закрыла дверь. Тяжело дыша, Амая прижалась к двери, чувствуя под голыми ногами холодный мраморный пол.

Тут ее осенило, что бежать – не лучший выход. Кавиан уже однажды поймал ее, причем в самом отдаленном уголке света. Лучше всего было спрятаться.

«Вряд ли Кавиан такой уж дикарь», – мысленно убеждала себя Амая, блуждая по роскошным комнатам его величества, расположенным на двух этажах. Две или три элегантные приемные с террасами, выходящими на долину внутри города. Из мраморного холла можно было выйти во внутренний двор, в центре которого бил изящный фонтан.

Девушка прошла через несколько гостиных, в одной из которых был устроен домашний кинотеатр, через богатую библиотеку и даже через зал для приемов, украшенный золотом и шелковыми коврами.

Она все еще искала, где можно было бы спрятаться. Кавиан, конечно, много чего наговорил ей в купальне, но он никогда ни к чему ее не принуждал.

На самом деле она согласилась выйти за него замуж из жалкой попытки порадовать брата и отца, которого сейчас даже нет в живых. А в итоге она таяла от каждого прикосновения Кавиана к ней.

Физически ей не было страшно. Она боялась самой себя, своего бессознательного желания упасть на колени и отдаться Кавиану, позволить ему выполнить все те сладкие обещания.

Она потерла грудь, раздраженно вспомнив, что слуги забрали у нее одежду и одели ее в шелковый халатик, который совершенно не защищал от прохладного воздуха. Еще бы они положили ее связанной на серебряный поднос ради удовольствия правителя.

Образ будоражил сознание, и Амая постаралась отогнать его от себя, хотя кожа тут же покрылась мурашками.