Другой памятный скандал случился у Томчаков. К Ларисеобратилась ее давняя добрая приятельница, сын которой учился как раз винституте у Стрельникова. С сыном произошла неприятность, он попал в милициювместе с двумя товарищами «за хулиганку». Собственно, хулиганил только один изних, сцепился с продавцом палатки, у которого не оказалось сдачи с крупнойкупюры, начал громко качать права, продавец не менее громко отвечал, обасхватили друг друга за грудки, а тут и милиция подоспела. Забрали всех троих, иуже в отделении оказалось, что все трое находятся в нетрезвом состоянии. В общем-тоэто было простительно, у дебошира был день рождения, и ребята, естественно, егоотмечали, причем были даже не сильно пьяны, а так, слегка выпивши. Но тестпоказал алкоголь, и факт нарушения общественного порядка в нетрезвом виде былналицо. В институт, где учился сын Ларисиной приятельницы и которым руководилее муж, пришла бумага, и Стрельников, рьяно взявшийся за укрепление дисциплинысреди студентов, велел подготовить приказ об отчислении парня. Ладно бы еще,если б это случилось в мае, тогда юноша успел бы, может быть, поступить вдругой институт. Но случилось это в марте, и после отчисления его в весеннийпризыв заберут в армию. А вдруг в Чечню пошлют? Мать этого не переживет. Чтоугодно, только не отчисление. Мера была излишне суровой, проступок быладминистративным, а не уголовно наказуемым, таким же, по сути, как безбилетныйпроезд в транспорте или превышение скорости водителем автомашины. Месяца непроходило, чтобы на кого-нибудь из студентов не присылали подобную бумагу.Однако политика «закручивания гаек» требовала жестких мер, и сын Ларисинойподруги попал под пресс.

Лариса пообещала поговорить с мужем. Томчак отнесся спониманием к беде женщины, которую тоже давно знал, и пошел к Стрельникову.Тот, как обычно, был очень занят, поэтому даже не дослушал своего заместителяпо науке до конца.

– Хорошо, – кивнул он, набирая очередной номертелефона и готовясь к следующему разговору, – я дам указание, чтобы приказпеределали. Ограничимся строгим выговором.

Томчак вернулся в свой кабинет и тут же позвонил жене.

– Передай Галочке, что все в порядке. Парня неотчислят. Выговор, конечно, влепят, но это ерунда. Главное, в армию незагремит.

Тем же вечером счастливая мать явилась домой к Томчакам сшампанским и огромной коробкой конфет и долго благодарила Славу, глотая слезы ипреданно глядя ему в глаза.

А на следующий день Томчаку принесли на визирование приказоб отчислении студента. У него в глазах потемнело.

– Оставьте мне приказ, – сказал он кадровику, струдом сдерживаясь, чтобы не заорать на него, – и принесите все материалы.Я должен быть уверен в том, что подписываю.

Он был уверен, что в отделе кадров, как всегда, всеперепутали и принесли на визирование старый вариант приказа, подготовленный ещевчера утром, до его разговора со Стрельниковым. Через десять минут у него настоле лежали материалы – копия протокола об административном правонарушении иофициальное сообщение из милиции, на котором сверху стояла виза Стрельникова:«В приказ об отчислении». И дата. Не вчерашняя, а сегодняшняя.

Томчак рванулся в кабинет к ректору.

– Володя, ты что, забыл о нашем вчерашнем разговоре? Тыже мне обещал не отчислять мальчишку. Дай указание кадровикам переделатьприказ.

– Он будет отчислен, – жестко сказалСтрельников. – Иначе мы никогда не наведем порядок в этом болоте. Ты жемой зам, ты должен это понимать так же отчетливо, как и я. Студентыраспустились вконец, они пропускают занятия, некоторые вообще являются толькона сессию, и управы на них никакой нет. Учатся кое-как, спустя рукава, сталобыть, и знания выносят отсюда слабые. Институт потерял лицо, наши выпускникидавно уже перестали считаться хорошими специалистами. Престиж вуза упал ниженекуда. А мы с тобой, Славка, должны этот престиж поднять на прежнюю высоту, идаже еще выше. Это наш с тобой институт, это наше с тобой лицо.

– Но я пообещал его матери, что все будет в порядке.

– Извинись перед ней и вали все на меня. Скажи, мол,это Стрельников такая сволочь, а ты сделал все, что мог. Давай лучше обсудимвот что…

Его ни капли не интересовала судьба несправедливонаказанного студента, сейчас его мысли были поглощены тем, чтобы провести набазе института межвузовскую конференцию, посвященную обмену опытомиспользования внебюджетных средств.

Идти домой в тот день Томчаку не хотелось. Он живопредставлял себе, что скажет Лариса, и понимал, что она будет права. Нодействительность превзошла все ожидания, даже самые худшие. С женой простосделалась истерика. Она кричала почти час, вытирая слезы и то и дело принимаяськапать себе валокордин. В целом это были вариации на тему двух основныхтезисов: как мы теперь будем смотреть в глаза несчастной матери и почему тыпозволяешь Стрельникову так с собой обращаться, почему его просьбы для тебязакон, а твои просьбы ничего для него не значат, ты же человек, личность, тыего друг, а не дерьмо собачье.

Конфликты более мелкие случались довольно часто, благоповоды для них Владимир Алексеевич Стрельников давал постоянно. И ЛарисаТомчак, и Анна Леонтьева ненавидели его с каждым днем все сильнее, хотя так ине смогли понять, почему их мужья все это терпят и все прощают.

За три недели, проведенные Любой Сергиенко в доме уТомчаков, в ее уши были выплеснуты все годами накопившиеся обиды на ее бывшеголюбовника. Она слушала, холодея он ужаса. Неужели этот деспот, этотбесцеремонный хам – тот Володя Стрельников, которого она обожала и за которогохотела выйти замуж? С ней он был чудесным, веселым, заботливым, делал широкиежесты, дарил подарки и возил в интересные места, постоянно преподносилнеожиданные сюрпризы. Она хорошо помнила ту поездку в аэропорт, когда Володяшикарным жестом дал ей служебную машину. И поездка-то была совсемнеобязательная, она никого не встречала, наоборот, ее подруга улетала в США,уезжала на три года работать по контракту. Накануне, как водится, друзья иродственники собрались у нее, чтобы коллективно выпить и попрощаться, но ведьне на всю жизнь, она же не на постоянное жительство уезжает, да и в отпускбудет приезжать. О том, чтобы ехать на следующее утро в Шереметьево провожатьее, и речи не было, Люба была уверена, что провожать будет только муж. Однакоза разговорами выяснилось, что приезд близких друзей в аэропорт в таких случаяхсчитается хорошим тоном. Вроде так положено в приличном обществе. Люба, конечноже, считала себя принадлежащей к приличному обществу и решила, что тоже должнаобязательно явиться завтра в Шереметьево. Вот и явилась. Разве она знала, какойценой досталась Леонтьевым эта ее поездка на служебной машине?

Долгие месяцы, проведенные в Турции, Люба Сергиенко мечталао том, как вернется в Москву, к Стрельникову, как будет любить его, как станетего женой. Ее поддерживала и согревала мысль о том, что после всех мучений онавернется в царство любви. Но оказалось, что вернулась она в царство ненависти.Лютой, жгучей, от которой судорогой сводит пальцы рук и перехватывает горло,слепой яростной ненависти.