— Так тоскливо, что хоть вешайся.

— Не начинай, мысли рационально — ты все-таки врач. Раз уж такое дело, придётся возиться с тем, что есть. Возьми себе ещё полставки терапевта, Ефросинью и мальчишек привлеки матери на помощь. Там сколько декретный сейчас — восемь недель?

— Верно, восемь.

— Вот, а после в ясли отдадите. Людмила снова на работу выйдет. В крайнем случае соседей подсобить попросите, я тоже в стороне не останусь.

— Складно ты говоришь… а на деле неизвестно ещё, как оно будет. Да я и сам вижу, что другого выхода нет. Во-первых, не хочу, чтобы за спиной у Людки шептались, мол, ребёнка убила, а, во-вторых, не вышло бы и так ничего.

— Ты это к чему?

— Оказывается, все ещё давно случилось, почти три месяца прошло. А она молчала, дурёха, боялась. Теперь уж нечего шашкой махать.

— Справитесь, Жора. Справитесь. Я думаю, нам пора.

Снег усилился, и болезненное мое состояние тоже. Вялость медленно, но уверенно распространялась по всему телу, я боролся с желанием не лечь прямо посреди улицы и не заснуть. Гуськов неожиданно вырвался вперёд, но зашагал в другую от дома сторону, будто что-то заметил. Жестом он поманил меня, указывая в конец улицы. Мне удалось разглядеть компанию из троих мужчин, окруживших девушку.

— Так, может, поцелуемся? — сказал кто-то со смешком.

— С какой это стати?

— А ты что, развалишься что ли?

— Руки уберите!

— Подыграй мне, — шепнул Гуськов и пошёл прямо к ним.

— Любимая, вот куда ты запропастилась! А я уже запереживал. Прямо так и говорят: «Отвернулся на минутку». Пойдём, не будем молодых людей отвлекать, у них ещё полным-полно дел.

— Каких таких дел? Ты вообще кто такой будешь? А это кто? — допытывайся самый крупный и нахрапистый из них, когда я подошёл. Жора уже развернулся к нему спиной, держа девушку под локоть, и обернулся с самым невинным выражением лица.

— Мы-то будем муж и жена. Кольцо видишь или очки нужны? — он выпятил безымянный палец почти в самую морду этому дворняге. Тот только и ждал момента, чтобы вытворить чего похуже.

— А у неё?

— Да смотри, сколько хочешь, — с этими словами он аккуратно захватил девичью ладонь и с нескрываемым удивлением воззрился на неё, — а ты кольцо сняла что ли? Правильно, дорогая, я тебе так давно и говорил — на чистку его нести надо. Все ты верно сделала.

— А этот? — он кивнул в мою сторону.

— Вот я голова дырявая — не представился! Я-то буду участковый уполномоченный милиции отделения номер три по данному району. Рьяно борюсь с безобразием и хулиганством. Вы, кстати, безобразников и хулиганов не встречали? — все трое тупо покачали головами.

— Дружище, да что ты скромничаешь? Уполномоченный высшей категории, протеже самого Георгия Константиновича! И это только первое, что на ум приходит. Вы, кстати, знакомы с Георгием Константиновичем? Он строго бдит, чтобы работа третьего отделения шла как надо…

— … а по вечерам любит ходить по улицам и лично ловить нарушителей. Если хотите, можем его вместе подождать.

— Нам, пожалуй, пора.

Они явно были пьяны, гораздо сильнее того же Гуськова, которого на этот раз пиво особо не взяло. Алкоголь только сильнее выпятил наружу их скудоумие. Бьюсь об заклад, они и половины наших слов не до конца поняли. Мы тут же зашагали в противоположном направлении и не заметили, как прошли почти целый квартал, инстинктивно уходя от опасности. Первой очнулась девушка. Она вывернулась из ослабшей хватки Жоры и испуганно посмотрела на нас.

— Куда вы меня ведёте?

Мы переглянулись и едва сдержались от того, чтобы не расхохотаться. Оба подумали про себя: «неужели мы такие страшные?». Я взял слово.

— Вы нас извините, но надо было отойти на безопасное расстояние.

— Отойти для чего?

— Вы не подумайте, мы вам зла не хотим… постойте, знакомый голос… это вы пели сейчас в пивной?

— Какое это имеет значение?

— Да, я не могу ошибаться — это были вы! Позвольте сделать вам комплимент и разделить восторг всех посетителей — на выступлении поразили. Так ведь, Жора?

Его хватило на пробубнить что-то в знак согласия, видимо, весь запал в нем иссяк. Пора была возвращаться домой.

— Спасибо, конечно. Но зачем весь этот спектакль? Вы что, действительно участковый?

— К счастью или к сожалению, нет. Надо отдать должное моему товарищу, он быстро среагировал, что вам нужна помощь.

— Я бы и сама с ними разобралась.

— Пусть так, но, согласитесь, что вышло довольно забавно.

— Отчасти. Я должна возвращаться домой.

— Погодите, — подал голос Гуськов, — что же вы не поблагодарили нас? Мы, может, своей жизнью рисковали!

— Спасибо. А теперь я пойду.

— Лёва, пойдём и мы домой. Холодно, спать хочется, а там Люда одна. А завтра на работу…

— Вспомнил про Люду, надо же…

Вдалеке вдруг раздался смех той самой компании. Пройдя по лабиринту улиц, они вышли на наше направление. Я не мог разглядеть лица девушки (мы были почти в полное темноте), но почувствовал, что вся она напряглась.

— Мне неудобно просить вас, но проведите меня, пожалуйста. Я не уверена, что они не пристанут ко мне, если буду одна.

— Разумеется. Но сначала доставим моего товарища.

— Что же вы такую работу себе выбрали опасную? — спросил по дороге Гуськов, — как бы выкручивались без нас?

— Поверьте, дорогой муж, что-нибудь придумала бы. Да и такое нечасто происходит, только в такие дни, как сегодня. Стоит этим пьяницам услышать что-то про войну, совсем срывает крышу.

Из квартиры не доносилось никаких звуков, когда мы поднялись на этаж. Я предположил, что и Люда, скорее всего, спала. Мы тихо распрощались с Жорой, он с несвойственной обходительностью пожал руку нашей новой знакомой и удалился. Когда я обернулся и в тусклом свете лампочки рассмотрел девушку, стоявшую позади меня, то обомлел. На меня смотрела та самая «Верочка» с фотографии на прикроватном столике Байраковой, только эта была живой. Тени от плохого освещения карикатурно подчёркивали черты ее худого лица, отчего оно было похоже скорее на шарж.

Она заметила перемену в моем лице и сразу спросила, все ли в порядке.

— Да… вернее… прошу прощения. Вы Вера?

— Откуда вы знаете мое имя?

— Не знаю, помните ли вы меня. Я Лев Якубов. Когда-то ваша сестра оперировалась у меня, а вчера я осматривал Эллу Ив….

— А, так вот, о ком они трещали все это время. Простите, но воспоминания о вас у меня смутные. Я была ещё слишком мала, чтобы хорошо запомнить чужого человека.