Прокурор Дэвид Макаллистер не заставил себяждать. Третий и последний процесс по делу Сэма Кэйхолла открылся в феврале 1981года в Лейкхеде, небольшом холмистом округе на северо-востоке штата.Обвинительная речь была блестящей; прокурор имел лишь одну, но непростительнуюдля чиновника слабость: большую часть своего свободного времени Макаллистерпроводил в компании газетчиков. Говорил он убедительно и страстно. Ни у кого изприсутствовавших в зале суда не осталось сомнений: этот молодой человек пойдетдо конца. Политические амбиции прокурора были и в самом деле грандиозны.

Жюри присяжных состояло из восьми белыхграждан и четырех чернокожих. Суду представили осколки стекла, заключенияэкспертов, кусок бикфордова шнура, фотоснимки и прочие материалы двухпредыдущих процессов.

Затем место свидетеля занял одетый в скромнуюполотняную рубашку Джереми Доган. Со смиренным лицом он поведал присяжным отом, как вступил в преступный сговор (“с сидящим во-о-н там мистеромКэйхоллом”), целью которого являлась установка бомбы в офисе юриста МарвинаКрамера. Ловя каждое слово, Сэм не сводил с говорившего глаз, однако Доганупрямо смотрел в угол небольшого и уютного зала. Адвокат Кэйхолла более трехчасов гневно обличал свидетеля и под конец вынудил его признаться в заключеннойс властями сделке. Но для подзащитного урон от показаний Джереми оказалсяневосполнимым.

Даже если бы Кэйхолл вспомнил о Уэдже, вновьвскрывшиеся обстоятельства нисколько не укрепили бы его позиции. Пришлось быпояснять, что в Гринвилл Сэм прибыл уже с динамитом, что являлся фактическимсоучастником, а значит, виновен был ничуть не меньше исполнителя. Подобныйоборот дела шел вразрез с интересами защиты. Сэм не выдержал бы перекрестногодопроса. Если одна ложь будет покрывать другую, на поверхность неизбежновсплывет истина.

Да и кто в последний момент поверит сказке омифическом, прямо-таки с потолка упавшем специалисте по взрывам? Кэйхолл хорошопонимал, что даже в качестве соломинки Уэдж никуда не годится. Он ничего несказал адвокату о Ролли.

* * *

Когда Дэвид Макаллистер поднялся со своегоместа, чтобы произнести заключительное слово обвинения, в битком заполненномзале воцарилась мертвая тишина. Начал прокурор с воспоминаний о тех временах,когда мальчишкой бегал по улицам Гринвилла с ватагой приятелей. Многие былиродом из еврейских семей, а подросток и не подозревал, что между нимисуществуют какие-то различия. Иногда общался с кем-то из Крамеров. Емуврезались в память их доброта и трудолюбие. Эти люди не только брали, онипривыкли с радостью и щедро давать своим согражданам. Он часто играл счернокожими ребятами и знал, какие преданные из них получаются друзья.Непонятно лишь, почему он ходил в одну школу, а его лучшие товарищи – в другую.Никогда не забыть ему и дня 21 апреля 1967 года: ощутив под ногами толчок,мальчик подумал, что началось землетрясение, бросился в центр города, откуда кнебу поднималось облако дыма. Три часа он простоял за спинами полицейских,вглядываясь в развалины офиса. Вот мимо пронесли носилки с Марвином Крамером, ачуть позже “скорая” увезла завернутые в белые простыни крошечные тельцаблизнецов.

По щеке прокурора скатилась одинокая капля.Белоснежными платками утирали глаза присяжные.

* * *

В предъявленном Сэму Кэйхоллу 12 февраля 1981года обвинении фигурировали два умышленных убийства и попытканепредумышленного. Через сутки жюри присяжных вынесло вердикт: виновен.Требуемое наказание – смерть.

Кэйхолла перевезли в Парчман, где и по сейдень находится главный тюремный изолятор штата. 19 февраля 1981 года Сэм опустилсяна скамью смертников.

Под крышей расположенной в Чикаго юридическойфирмы “Крейвиц энд Бэйн” мирно и с пользой для общества ладят меж собой околотрехсот сотрудников. Точнее говоря, двести восемьдесят шесть, хотя назватьабсолютную цифру довольно трудно: дюжина человек всегда отсутствуют понеотложным делам, а в коридорах неловко переминаются с ноги на ногу две дюжинывышколенных, рвущихся в бой новичков. Однако, несмотря на многочисленныйперсонал, “Крейвиц энд Бэйн” не спешила дать полновесный отпор соперникам, незахотела глотать мелких конкурентов и сманивать к себе чужую клиентуру. Вотпочему в Чикаго ее считали всего лишь третьей по величине. Услугами ееотделений пользовались жители шести городов, но, к неловкому смущению молодых партнеров,лондонский адрес на официальных бумагах фирмы не значился.

Хотя со временем стиль работы высочайшихпрофессионалов несколько смягчился, “Крейвиц энд Бэйн” по-прежнему былаизвестна как весьма въедливый участник любого судебного разбирательства.Безусловно, фирма занималась вопросами недвижимости, налогами, вела дела поантитрестовскому законодательству, и все же главный доход она получала, раз заразом выигрывая изнурительные судебные тяжбы. Новых и перспективных сотрудниковкадровики присматривали среди студентов третьего курса, тех, кто отличалсяумением вести дискуссию и убеждать оппонента в собственной правоте.Предпочтение отдавалось юношам (конечно, от случая к случаю на работуприглашали и молодых женщин), способным за короткое время овладеть искусствоммгновенного перехода из обороны в атаку – искусством, отшлифованным поколениямиветеранов фирмы.

Часть сотрудников занимались имущественнымиисками. В качестве гонорара фирма получала пятьдесят процентов отыграннойсуммы, великодушно оставляя клиенту другую половину. Дотошные специалисты велиуголовные дела, и услуги адвоката из “Крейвиц энд Бэйн” обходились подзащитнымнедешево. Два самых крупных в фирме отдела разрешали споры междупредпринимателями и выкручивали цепкие руки страховых компаний. Но основнойдоход “Крейвиц энд Бэйн” приносили не гонорары, а высокие ставки оплатыизворотливых мозгов ее юристов. Двести долларов в час за работу, связанную состраховыми полисами. Триста – за участие в уголовных процессах. Четырестаплатили крупные банки, интересы которых представляли знатоки финансовогозаконодательства. Богатые корпорации раскошеливались даже на пять сотен.

Деньги не ручейком, а полноводной рекой теклив кассу фирмы. Главный ее офис, комфортабельный, но не отмеченный безвкуснойроскошью, располагался на последних этажах третьего по высоте небоскреба вЧикаго.