«Он правда свихнулся, — спокойно подумала Соня, — он ведетсебя как сумасшедший. Полностью, до белья, переоделся в новую одежду, а старуювыкинул. Потратил на это все наличные рубли. Поступок психа».

— Хорошо. Допустим. И вы считаете, что предотвратитькатастрофу возможно, если Хот погибнет от вливания препарата? — спросила она стой ласково снисходительной интонацией, с какой обращаются к малым детям ипсихически больным.

— Отсрочить, притормозить — да. А это уже немало. Вероятно,вам даже придется пройти инициацию.

— Мг-м. И потом у меня будет так же вонять изо рта, как уХота и остальных?

— Существует тринадцать ступеней посвящения. На последнихпяти ритуальности не придается никакого значения. Балахоны, гробы, петли нашее, черное причастие нужны лишь для новичков.

— Черное причастие?

— Ну да. Сложная смесь животных и растительных препаратов.Состав меняется по мере продвижения адепта. На первых ступенях — высокийпроцент галлюциногенов. На последних — только биостимуляторы. Вы можетеотказаться. Я уверен, вы будете проходить сразу девятую или десятую.

— А если, допустим, пятую или шестую?

— Нет. Они не станут тратить время на эти формальности. Онии так слишком долго ждали. Слушайте главное. Примерно через год вы сумеетесоздать схему строго научного объяснения действия препарата, вы дадите имгарантию.

— Стоп. Хоту сколько лет?

— Никто не знает.

— Как? Но ведь у него должны быть какие-то документы,официальная дата рождения.

— Последняя официальная дата — тысяча девятьсот тридцатьпятый. Но документы врут. Он мог родиться сто, двести, триста лет назад ипроживет еще столько же.

— Макс, вы же врач, разумный человек. Неужели вы веритетому, что говорите?

— Достаточно взять у него анализ крови.

— И обнаружить, что в жилах его течет клюквенный сок? — Соняедва сдерживала нервный смех.

— У меня нет времени и сил объяснять вам-то, что вы всеравно очень скоро узнаете сами. Хот другой. Не совсем человек. Я хотя быпредупредил вас, меня не предупреждал никто, мне пришлось пережить шок. Потомя, конечно, привык, нашел для себя какие-то приблизительные объяснения, ну,просто, чтобы не свихнуться. Семь лет я был его придворным врачом.

Соня впервые взглянула прямо в глаза Максу и удивилась. Небыло в них ни тени безумия. Только тоска и усталость.

— Хорошо, Макс, я готова принять вашу логику. Но вы забылиодну деталь. Когда Хот излагал мне свои планы, речь шла о том, что сначала ядолжна ввести препарат себе, а потом ему.

— Именно так вы и сделаете.

— Я могу умереть, вам это не приходило в голову?

— Нет, Соня, вы от вливания не умрете.

— Интересно. Стало быть, вы поняли принцип действия?

— Невозможно понять, это не для разума, это скорее изобласти чувств. Меня бы вливание убило. И Хота убьет. Кстати, Кольта тожеубьет, учтите это, на всякий случай. А вы, Соня, будете жить, очень долго,невероятно долго.

— Спасибо, — Соня усмехнулась, — не уверена, хочу ли яэтого. Но все-таки какое-то объяснение должно быть. Приблизительное. Чтобы несвихнуться.

— Оно есть. Перечитайте записи профессора Свешникова.Займитесь нейропептидами.

Они вышли из кофейни. Небо расчистилось, выглянуло солнце.

— Макс, нейропептиды были открыты в конце шестидесятыхдвадцатого века. Свешников не мог знать о них.

— Не важно. Он выявил биохимический эквивалент эмоций, онназвал это ДДФН. Доказательство для Фомы неверующего. Материальное,биологическое подтверждение первичности Духа.

— Макс, я не помню этого. Я почти наизусть знаю записиМихаила Владимировича, но этого не помню, — тихо заметила Соня.

— Отправляйтесь домой, — сказал Макс, — включите телефоны,позвоните Зубову, скажите, что готовы лететь в Вуду-Шамбальск, готовы работать.Там, в степи, ничего не бойтесь, но будьте внимательны и осторожны. Запомнитеимя. Дассам. Никогда не произносите его вслух, не пытайтесь искать этогочеловека. Он сам вас найдет и поможет. Каким бы странным он вам ни показался,знайте: ему можно доверять, он на вашей стороне. Все, Соня, я свяжусь с вами,мы поговорим подробней.

— Макс, где вы остановились? Я провожу вас до метро илилучше давайте поймаю для вас машину.

— Соня, идите домой. Скажите Зубову о жучках, пусть его людиснимут.

Макс обнял ее, сухо поцеловал в щеку, отпрянул, побежалчерез перекресток.

Это был оживленный и опасный перекресток, без светофора.Машины ехали с трех сторон. Но в воскресенье утром движение было не особенноактивным. Макс добежал до середины, встал, чтобы пропустить поток, оглянулся наСоню, помахал рукой. Краем глаза она заметила, как тронулся с места бежевый«Форд Фокус», припаркованный на противоположной стороне, у ограды торговогоцентра. Он поехал слишком быстро и не прямо, а как-то наискосок, крутымзигзагом.

Взвизгнули тормоза, несколько других машин отчаяннозагудели. Макс метнулся в сторону и вдруг полетел. Мгновение он парил ввоздухе, в метре от земли, и упал с глухим тяжелым стуком. «Форд» умчался наневозможной скорости. Соня успела увидеть, что номера его густо замазаныгрязью.

Москва, 1921

Когда Михаил Владимирович вошел в палату, больной сел, спустилбосые ноги на пол, приветливо заулыбался ему, крепко пожал руку, подмигнул.

— Что-то вы давно не навещали меня, дорогой профессор. Я ужсоскучился. Только от одного вашего присутствия боль стихает. Вот что значитнастоящий доктор, целитель.

— Вам больно? Где именно?

— Ну, нет, это я, конечно, преувеличил. Уже не больно,только щекотно, будто какие-то насекомые там ползают, — он пошевелил рукой, итолстые его пальцы на мгновение стали похожи на извивающихся червей.

«Каков актер, — восхищенно подумал профессор, — сколькоразных личин у него в запасе».

— Щекотно, это хорошо. Стало быть, идет заживление, тканивосстанавливаются. Вы лягте, расслабьтесь. Ну, что ж, все замечательно. Сегодняможно снимать швы, и завтра, пожалуй, я вас выпишу.

— Да уж, пора. Почти неделю тут у вас валяюсь.Непозволительная роскошь.

— Разве роскошь? Необходимость. Ну-ка, язык покажите. Ширерот откройте и повернитесь к свету. А-а!