— Ничего, и это и есть не так.

Даже для меня это прозвучало бессмыслицей, но все равно былоправдой. Так я чувствовала.

Он улыбнулся мне отчасти озадаченно, отчасти иронически,отчасти самоосудительно, и отчасти ещё как-то. Ничего счастливого в этой улыбкене было. Иногда он прибегал к этой улыбке, и я все ещё не понимала её, нознала, что он использует её все реже и реже, и только тогда, когда я бываюглупой. И хотя я знала, что веду себя глупо, но ничего не могла поделать. Онбыл слишком совершенен, и я не могла в этом не копаться. Слишком хорошоскладывались наши отношения, и я не могла не пытаться узнать, могу ли яполомать их. Не поломать, на самом деле, просто проверить, насколько их можносогнуть. Должна была их испытать, потому что что толку в том, чего нельзяиспытать? Да нет, черт, не так. На самом деле, если бы я дала себе волю, я былабы с Микой счастлива, и это начинало меня доставать.

Я склонила голову ему на грудь.

— Извини, Мика. Я просто устала и ворчу.

Он отвёл меня чуть в сторону с танцпола, хотя мы и нетанцевали.

— В чем дело?

Я пыталась объяснить ему, в чем дело. Я за что-то на немпытаюсь отыграться, но за что? И тут до меня дошло — частично.

— Я совершенно спокойно смотрела на убитую женщину. Иничего не чувствовала.

— Тебе надо отстраняться от собственных эмоций, иначеты не сможешь работать.

Я кивнула:

— Да, но когда-то это требовало от меня усилий. Атеперь нет.

Он посмотрел на меня, наморщив лоб, глаза его внимательноглядели поверх чуть сдвинутых очков.

— И это тебя беспокоит. Почему?

— Только социопаты и психи могут смотреть на погибшихнасильственной смертью и ничего не чувствовать.

Он прижал меня к себе — внезапно, сильно, но тщательноприжимался не всем телом. Так обнимают друга в беде. Может быть, чуть сильнее,чуть интимнее, но не намного. Он всегда будто знал, что именно мне надо, икогда оно мне надо. Раз мы не влюблены, то как он это делает? Черт побери, уменя бывала любовь с мужчинами, которые и близко так не понимали, что мненужно.

— Ты не социопат, Анита. Ты просто отрезала частьсвоего существа, чтобы делать свою работу. Ты однажды сказала — это цена,которую ты платишь.

Я охватила его руками, прижалась крепко, упёрлась лбом визгиб его шеи, потёрлась лицом о невероятную гладкость кожи.

— Я пытаюсь больше ничего от себя не потерять, но вродебы уже не могу остановиться. Я сегодня ничего не ощущала — кроме вины за то,что ничего не ощущаю. Разве это не ненормально?

Он продолжал меня обнимать:

— Ненормально только если ты считаешь это ненормальным,Анита.

Эти слова заставили меня отодвинуться, чтобы заглянуть ему влицо.

— Что это значит?

Он нежно тронул моё лицо:

— Это значит, что раз ты живёшь и можешь делать своюработу, то все окей.

Я сдвинула брови, потом рассмеялась, снова нахмурилась.

— Не уверена, что любой психотерапевт с тобойсогласится.

— Я одно знаю: с тех пор, как я тебя встретил, мнестало надёжно, счастливо и лучше, чем было многие годы.

— Надёжно, ты говоришь. Забавно. Я думаю, так бы иНатэниел сказал: сперва надёжно, потом уже счастливо.

— Пусть я твой Нимир-Радж и сам доминант, но я, Анита,много лет провёл во власти Химеры. Вот он был и псих, и социопат. Я виделнастоящего психа и социопата, Анита, и ты близко ни на то, ни на другое непохожа. — При этих словах он улыбнулся и чуть дёрнул головой — старыйжест, от которого он почти избавился. На миг он повернулся в профиль, ипоскольку настроение у меня было сегодня пытливое, я задала вопрос, который ужемного недель вертела в голове.

Я провела пальцем по его переносице.

— Когда мы с тобой впервые встретились, у тебя носвыглядел так, будто он серьёзно сломан. Я предположила, что это случилосьтогда, когда ты был человеком, но ведь сейчас он выпрямляется?

— Да, — ответил он, довольно тихо.

Улыбки уже не было, даже смущённой. Лицо его замкнулось. Яначала понимать, что так он выглядит, когда печален. Я видела Химеру, я, чертпобери, его убила. Таких психов я в жизни встречала мало. И это при том, что вмоем списке имеются самодовольные кандидаты в боги и мастера вампиров возрастомв несколько тысячелетий, не говоря уже про оборотней, которые были сексуальнымисадистами и сексуальными хищниками в самом прямом смысле этого слова. И то, чтоХимера попал в первые строчки этого списка психованных гадов, кое-что говорит отом, каким он был. Не могла я себе представить, каково это — быть в его властидостаточно долго. Мне и несколько часов не очень понравились. Мика и его пардбыли во власти Химеры много лет. Я избегала этой темы, потому что для них онабыла весьма болезненной, особенно для Мики. Но сегодня, по очень многимпричинам, мне надо было знать. Надо было — почти — причинить ему какую-то боль.Мерзко, но правда.

Иногда ты борешься с тем, какой ты есть, а иногда сдаёшься.А иногда, когда устаёшь бороться с собой, начинаешь бороться с кем-нибудьдругим.

Мы оказались на дальнем конце парковки, где выстроилисьвысокой тонкой шеренгой деревья. Быстрорастущие клёны, с жёлтыми листьями,танцующими на октябрьском ветру. Волосы я туго заплела французской косой, иветер мало что мог с ними сделать, но у Мики волосы летали вокруг лица тёмнымгустым облаком. Он снял очки, и от уличных фонарей глаза у него были совсемжёлтые, даже вопреки надетой на нем зеленой рубашке, и они отражали свет нетак, как отражали бы его глаза человека.

Прохладный ветер нёс сухой аромат осени. Что мне хотелось —взять Мику за руку и пойти в ночь, дойти до леса. Я хотела войти в темноту, ичтобы ветер понёс нас туда, куда он хочет. Плохое настроение будто унеслопрохладным ночным ветром, а может быть, дело было в том, что я смотрела наМику, на его лицо, почти скрытое облаком его волос. Как бы там ни было, асобачиться мне больше не хотелось.

— Ты права, у меня нос заживает.

В его голосе слышалась нотка горького смеха. И тон былподстать его непонятной улыбке.

Я тронула его за руку:

— Если тебе трудно про это, то не надо.

Он покачал головой и схватился рукой за волосы, нетерпеливо,сердито, будто злился на них, что лезут в лицо. Я подумала, что он можетзлиться и на меня, но не стала спрашивать. Если да, то я не хотела знать.

— Да нет, ты спросила, и я отвечу.

Я убрала руку, не мешая ему говорить, не мешая открытьмешок, который я так хотела открыть только минуту назад. Сейчас я только хотеластереть с его лица это выражение.