Я снова стала четырнадцатилетней девчонкой, неуклюжей какколода. Но, имея партнёром Натэниела, неуклюжей быть практически невозможно.Может, в этом его работа, но он знает, как дать человеку раскрыться натанцполу. Мне только и надо было, что отбросить запреты и следовать за еготелом. Вроде бы легче лёгкого, только не для меня. Спасибо, но мне нравятся тенемногие запреты, что у меня ещё остались, и цепляться я за них буду допоследнего.

Но сейчас я цеплялась за Натэниела. Немногое может менянапугать по-настоящему, но полёты на самолётах и танцы на публике входят в этоткраткий перечень. Сердце у меня колотилось в горле, я давила в себе потребностьсмотреть на ноги. Ребята целый день добивались и добились, что я смоглатанцевать — дома, когда видят только мои друзья. Но сейчас все уроки куда-тоделись, и мне осталось лишь цепляться за руку и плечо Натэниела, вертя этибесполезные круги, ничего общего не имеющие с мелодией и очень много общего —со страхом и неспособностью танцевать.

— Анита! — позвал Натэниел.

Я уставилась под ноги, стараясь не замечать направленных нанас взглядов.

— Анита, прошу тебя, посмотри на меня.

Я подняла глаза, и то, что он в них увидел, вызвало у негоулыбку, и наполнило его собственные глаза сочувствием и лаской.

— Ты действительно боишься, — сказал он так, будтодо сих пор в это не верил.

— Разве я когда-нибудь сознавалась в страхе, если небоялась?

— Точное наблюдение. — Он улыбнулся и заговорилтихо: — Смотри только на меня, мне в глаза. Ничто не важно, кроме человека, скоторым ты танцуешь. Не смотри больше ни на кого.

— Звучит так, будто ты такие советы уже давал.

Он пожал плечами:

— Многим женщинам поначалу неуютно на сцене.

Я вытаращилась на него.

— Мне приходилось выступать в официальном костюме ивыбирать партнёршу из публики на танец. В очень официальном, как у ФредаАстора.

Почему-то Фред Астор — не первая ассоциация, которуювызывает название «Запретный плод». Я это сказала вслух.

Его улыбка стала мягче, более ему свойственной.

— Если бы ты когда-нибудь приехала в клуб посмотретьнашу работу, а не просто подвезти кого-нибудь из нас, ты бы знала.

Я посмотрела на него вопросительно.

— Ты танцуешь, — сказал он.

Конечно, стоило ему это сказать, я тут же застыла. Какходить по воде — если усомнишься, то не получится.

Натэниел осторожно потянул меня за руку и подтолкнул вплечо, и мы снова задвигались. Я в качестве компромисса смотрела ему в грудь,отслеживая движения его тела, будто он бандит, и у нас схватка. Смотри в такихслучаях на торс, и увидишь все движения.

— Дома ты шла в ритме мелодии, а не я тебя двигал.

— Так то дома, — сказала я, уставясь ему в грудь иподчиняясь его движениям. Невероятная для меня пассивность, но сама вести я немогла, поскольку танцевать не умею. Чтобы вести, надо знать, что делаешь.

Музыка смолкла. Я протанцевала на публике целую песню! Есть!

Я подняла глаза к лицу Натэниела, ожидая увидеть на его лицевыражение довольное или радостное, но ошиблась. Я вообще не могла прочестьвыражение его лица. Оно снова стало серьёзным, но не только. Мы стояли, глядядруг на друга, и я пыталась понять, что происходит, и он будто хотел что-тосказать… Но что? Почему так серьёзно его лицо?

У меня было время спросить «Что случилось?», и тут заиграласледующая песня. Она была быстрой, с ритмом, и для меня уж никак не подходила.Я отпустила Натэниела, шагнула назад и повернулась, собираясь уходить, как онсхватил меня за руку. Схватил и притянул к себе так сильно и резко, что яоступилась и упала бы, если бы не удержалась рукой, обхватившей его за плечо.Как-то вдруг ощутила я твёрдость его спины, изгиб его бока в чашечке моейладони. Так близко я его держала, что мы будто сдвинулись вместе от груди допаха, и лицо его было до боли рядом. Так близко были его губы, что простостыдно было бы не поцеловать их.

Он почти отпрянул, будто я схватила его внезапно, и так онои было, хотя я не хотела. Потом он закачался из стороны в сторону и повёл меняза собой. И так мы пошли танцевать, хотя это не было похоже ни на один танец,который мне приходилось плясать. Я следила за его движениями не глазами, адвижениями собственного тела. Он двигался, и я вместе с ним, не потому что такнадо было, а как дерево подчиняется движению ветра, потому что иначе не может.

Я двигалась, потому что двигался он. Я двигалась, понявнаконец, что они все имеют в виду: ритм, слышимый пульс музыки, и это был ритмтела Натэниела, прижатого ко мне так тесно, что ничего я не ощущала, кроменего. Его рук, лица, тела. Рот его был искусительно близок, но я не сталасокращать расстояние. Я отдала себя его телу, тёплой силе его рук, но неприняла предложенный поцелуй. Потому что он так предлагал себя, как он умел: нетребуя ничего взамен, просто отдавая. Этот поцелуй — я сделала вид, будто егоне вижу, как бывало со многими другими.

Он наклонился ко мне, и на миг, всего лишь на миг перед егоприкосновением я хотела произнести, нет, не надо. Но не произнесла. Я хотелаэтого. Хоть в этом я могла себе признаться.

Скользящее, нежное прикосновение губ — и поцелуй слился сритмом качания наших тел, и они качались, и этот поцелуй шёл с нами. Натэниелцеловал меня, и я повернулась к нему лицом и отдала себя движению его губ, какнедавно движению его тела. Едва ощутимое прикосновение губ стало настоящимпоцелуем, и его язык проник мне в губы, наполнил рот, его рот впился в мой. Ноэто моя рука гладила его лицо, брала в ладонь щеку, прижимала теснее наши тела,и я почувствовала, как выпрямился он под одеждой твёрдо и жёстко. Это ощущениезаставило меня издать тихий звук, и я поняла, что ardeur проснулся раньшевремени. Намного раньше. «А, на…», — произнесла какая-то часть моегосознания, и все моё существо с ней согласилось, но совсем не в том смысле.

Я оторвалась от его рта, пытаясь дышать, пытаясь собраться смыслями. Его ладонь легла мне на затылок, прижимая меня к нему губами, и яутонула в его поцелуе, утонула в ритмах и приливах желания. Ardeur иногдапозволяет увидеть чужое сердце, или хотя бы чужое либидо. Я научилась этимуправлять, но сегодня будто эта непрочная узда порвалась, и я застыла, прижатаяк изгибам и твёрдости тела Натэниела, ничем не защищённая. Он никогда непытался воспользоваться моментом, никогда не переступал проведённой мною черты,ни словом, ни делом, всегда был безопасен. Сегодня он вдруг пересталреагировать на мои сигналы, на мои безмолвные стены. Нет, не просто не замечалих — он сквозь них ломился. Сносил их руками, лежащими на моем теле, ртом,прижатым к моим губам, телом, прильнувшим к моему. Одновременно отражать ardeurи Натэниела я не могла.

Я понимала, чего он хочет. Ощущала его неудовлетворённость.Месяцы хорошего поведения. Без попыток пробиться, воспользоваться моментом. Ивсе эти месяцы хорошего поведения разлетелись вдребезги, оставив нас голымизадыхаться от желания, которое заполняло мир. До сих пор я не понимала доконца, как он хорош. Не понимала, что отвергаю. Не понимала, что он предлагаетмне. Не понимала… ни черта вообще не понимала.