И когда нам, журналистам, представили ее как советника премьер-министра по делам туризма и спорта, я понял, что все мои успехи – просто слезы по сравнению с той дорогой, которую прошла она.

Наталя узнала меня. Буквально бросилась ко мне, обняла, и этот момент успел заснять наш фотокор, Литовченко. Он потом подарил мне этот снимок, который теперь покоился в ящике моего рабочего стола под кипой бумаг: прекрасная чиновница приветствует взволнованного журналиста. Она была спиной к камере, прильнула ко мне своей точеной фигурой, а на моем лице застыло выражение подростка, которого застукали за просмотром сайтов для взрослых.

И теперь все это вихрем пронеслось у меня в голове, а Мишин тем временем хитро кивал, глядя на меня.

– М-да, – протянул он. – Скажи, как тебе это удалось? Ты столько лет к ней подкатывал…

– Знаешь, Бро, – попытался говорить я как можно более уверенно. – Я с Портновой просто об интервью днем договаривался, вот она и передала привет.

– Да ладно, – махнул он рукой. – Здесь прослушек нет, я знаю. Палыч тебе доверяет, не слушает. Так что можешь говорить… только негромко, – он кивнул на стеклянные стены и придвинулся к столу, ожидая моей «исповеди».

Я лихорадочно соображал, как из моей памяти мог выпасть такой значительный фрагмент, как звонок Мишину ночью и, тем паче, встреча с Портновой! Именно этой ночью, когда пропал Максим! И если на секунду поверить, что я звонил с дачи, то как я мог выйти из дома в полночь, чтобы успеть к двум доехать в деревню, а потом вернуться домой, проснуться в полвосьмого и не разбудить при этом Веронику?!!

– Покажи телефон, – вдруг произнес я.

– Что? – удивился мой упитанный друг.

– Дай посмотрю, во сколько был звонок, – постарался смягчить я тон, и подбросил ему «леща». – Удалил у себя, чтобы Вероника не видела.

– О, это правильно, – оживился Мишин. – Конспирация!

Он протянул мне телефон, предварительно разблокировав и открыв книгу вызовов. Я пролистал немного вниз. После его утренних звонков на экране появился и мой. Он поступил в 2.17 ночи.

– Вспомнил? – сочувственно поинтересовался он, видя мое замешательство.

– Нет, – вернул я ему трубку. – Скажи мне… пожалуйста… Что я сказал? Только точно.

– Ну я же говорю, ты позвонил, сказал, что на даче, но если вдруг Вероника будет тебя искать и звонить мне, чтобы я сказал, что твой рейс задержали.

– Какой рейс? – переспросил я.

– Ну я откуда знаю, куда ты там по ночам летаешь? Короче, я говорю, а кто у тебя там на заднем плане разговаривает? Ты мне отвечаешь: тебе от Натали привет. Я еще подумал: вот чувак! Звонит мне, старому больному человеку, посреди ночи, да еще чтобы похвастаться!

– Ну, извини, – изобразил я «раскаяние». – А дальше?

– А дальше ты начал какую-то хрень нести, что «это в последний раз». Что ты стал другим и что я должен тебе утром об этом сказать, потому что ты, возможно, ничего не будешь помнить.

– Ну вот видишь, – пожал я плечами. – Не помню…

– Да, но…

– Что?

– Ну еще ты спросил, помню ли я какого-то нашего препода, который вел курс по истории религии, а потом свалил то ли на Шпицберген, то ли на Новую Землю.

– Мещеряков… – вдруг произнес я.

– Точно! – И Мишин крепко выругался. – Я полночи потом не мог вспомнить его фамилию, заснуть не мог. Мещеряков… Тот еще был… я ему раза четыре ходил сдавать!

– И это все? – прервал я его возмущенные воспоминания.

– Ну потом ты говоришь, тебе не звонить ни в коем случае, и Портновой тоже… И что я должен звонок твой удалить. Вы что там, вечер встречи выпускников устраивали? Вдвоем, ночью, у тебя на даче?

– А ты чего не удалил? – машинально спросил я.

– Сейчас удалю, – недовольно буркнул он и принялся нажимать что-то в телефоне.

Меня не покидало странное чувство, что все, о чем рассказывает Игорь, может быть правдой. То есть, конечно, при обычных обстоятельствах этого, конечно, быть не могло. Но, учитывая, что вообще произошло с моей жизнью за последние сутки, я понимал, что допустить такое было вполне возможно.

– Слушай, – сказал я твердо, – то, о чем я говорил ночью и о чем говорили мы сейчас, ты никому не расскажешь.

– Обижаешь… – начал было Мишин.

– А если ты не послушаешь меня, я расскажу Машке, что ты ее облако взломал и дергаешь ее фотки в ванной.

– Чего?! – протянул он, моментально краснея.

– Игорь, мы друзья, но, прости, мне надо как-то защитить информацию. О взломе знаю только я. И обещаю, если ты будешь себя вести разумно, ни одна живая душа об этом не узнает.

Он как-то поник, съежился.

– Ладно, я пойду. – Большой и пухлый, он поднялся и шагнул к выходу. Мне стало его жалко.

– Бро, – окликнул я и сложил на пальцах знак «о’кей», только вместо указательного соединил с большим средний палец, так мы успокаивали друг друга еще в университете. – Все будет «чотко».

– Я понял, – кивнул он и вышел.

Новость о том, что я знаю про его чувства к секретарю, буквально превратила его в тень. Может ли, как он считал, некрасивый, страдающий лишним весом корреспондент, перестирывающий нижнее белье светских пустышек, рассчитывать на взаимность такой далекой и прекрасной повелительницы офисных телефонов Марии Бартош, у которой в фаворитах был сам Шацкий?! Наверняка нет.

А про взлом аккаунта он сам мне признался на одной из вечеринок, напившись в хлам. Сначала похотливо облизывал губы, листая фото ее личного архива, до которого сумел добраться. А потом плакал, что жить без нее не может, и взял с меня клятву, что я никому об этом не скажу. Наутро он, правда, уже ничего не помнил. Я выяснил это наводящими вопросами и, убедившись, что это так, забыл об этом, как я думал, навсегда. Но нет, пригодилось, будь оно неладно.

На душе было гадко. И от того, что я обидел старого товарища, и от того, что на самом деле я даже постыдно желал, что с Портновой все могло оказаться правдой, и от того, что я обидел уже самой этой мыслью Веронику.

Я двинул мышкой, экран монитора загорелся, компьютер вышел из спящего режима. Введя пароль, я быстро отыскал уже готовый текст о скандале в Пенсионном фонде, не стал ничего править и выдумывать, а просто переслал его Курыгину.

Затем я открыл поисковик и ввел: «Иван Ключевой журналист личная жизнь дети». Мне высыпалась куча ссылок на мои статьи, какие-то видео моих выступлений и довольно много фотографий. Несколько наших совместных с Вероникой. И далее – в основном я на брифингах и пресс-конференциях. Я пролистал пару страниц, дойдя до каких-то уже незнакомых людей, но нигде не было нашего знаменитого фото с Максом, которое у меня стояло в качестве «аватара» моей страницы и которое сделал тот же Литовченко, когда я приходил с сыном в редакцию. Я сидел, держа его на руках, здесь же, в своем рабочем кресле, а он весело протягивал фотографу карандаш, который схватил у меня со стола.