– О, я пчелка, которая день-деньской порхает по цветочкам,чтобы кое-как насытиться! – усмехнулся незнакомец. – Однако вы польстили мне,княжна, сравнив с отважным шмелем! Я сберегу ваш комплимент в памяти надолго,возможно, унесу его с собой в могилу… – Тут он осекся, верно, заметив искру недоуменияв ее расширенных глазах, и уже более сдержанно спросил: – Да вы, верно, неузнали меня, княжна Александра Сергеевна? Я ведь Шишмарев! Евстигней Шишмарев,имел честь быть вам представленным на балу в честь именин вашей кузины, АнныВасильевны Павлищевой, помните? Значит, вы уже в Москве? А я слышал, вас ждутиз Каширина-Казарина через три дня.

Лючия, растерянно моргнув, перебила своего словоохотливогоспасителя:

– Вы ошиблись, сударь. Я не… я не та дама, которую выупомянули, и, конечно, не имела чести быть с вами знакомой.

Глаза Шишмарева сделались огромными: водянисто-голубоватые,невыразительные глаза теперь были проникнуты искренним изумлением!

– Конечно, конечно, – пробормотал он растерянно, с такойпристальностью вглядываясь в глаза Лючии, что у той зуд начался в щеках, словнобы от бесцеремонного прикосновения. – Но… виноват, извините великодушно, кня…то есть я хочу сказать, сударыня. Виноват! Был введен в заблуждение невероятнымсходством с означенною особою. Позвольте загладить ошибку и сопроводить вас квозку, не то этот сброд… – он особенно грозно шикнул на юродивого, обвитоговеригами, простирающего к господам изъязвленные культи ног, – не то этот сброд,как я погляжу, проходу вам не даст!

Лючия покорно оперлась на его руку и пошла медленной,неуверенной походкой. Понадобилось почти сверхчеловеческое усилие воли, чтобысдержать пляску пальцев на рукаве темно-коричневого кафтана. Шишмарев,понадеялась Лючия, не заметил ее растерянности – бубнил себе под нос:

– Право слово, скажи мне кто-нибудь, что у прекрасной княжныАлександры есть двойник, я ни за что не поверил бы. Не знай доподлинно, чтоАлександра Сергеевна – единственная дочь у своих родителей, остался бы вубеждении, что вы, сударыня, ее сестра-близнец!

– Уверяю вас, вы ошиблись, – повторила Лючия. – Но ябесконечно признательна вам за ваше столь любезное заступничество! – Она что-тоеще говорила, столь же равнодушно-светское, и сама поражалась, как обморочнозвучит ее голос. Ну еще бы! Сердце так и ходит ходуном! И все же она нашла всебе силы и задала еще один вопрос: – А любопытно знать, сударь, как фамилиятой особы, счастливым сходством с коей наделила меня природа?

– Ее зовут княжна Казаринова, – с готовностью ответилШишмарев и, чуть понизив голос, добавил: – Но осмелюсь возразить, сударыня.Речь идет не просто о сходстве! Вы с Александрой Сергеевной неразличимы, какдве капли воды!

***

Очутившись в спасительном одиночестве возка, Лючия велелакучеру гнать на постоялый двор как можно быстрее. Ее еще пуще затрясло, когдаона услышала ответ Шишмарева… ответ, который знала заранее! Только сейчасвоскресло в ее памяти то место из письма Бартоломео Фессалоне, где он описывал рождениеу княгини Казаринофф второго младенца. Сейчас истина вдруг встала перед нейнеприкрытою: да ведь Шишмарев вел речь не просто о какой-то золотоволосоймосквитянке, чем-то схожей с Лючией, а об ее сестре! Родной сестре-близнеце!

Болтливый и услужливый Шишмарев назвал все, что нужно: ееимя, имя отца – отчество, как говорится у русских, фамилию. Даму, обладавшуюпортретным сходством с Лючией, звали Александрой Сергеевной Казариновой, и это,без сомнения, была та самая малышка, которая родилась у бесчувственной КатариныКазаринофф лишь несколькими минутами позже своей сестры, Лючии Фессалоне.

Истерический смешок вспорол сумрачную тишину возка и был тутже зажат муфточкой. Неоценимый Шишмарев назвал и место, куда следует держатьпуть Лючии: какое-то там Каширино-Казарино… верно, имение ее настоящихродителей. А она-то думала, что придется провести несколько дней в Москве,пытаясь разузнать место жительства князей Казаринофф.

Вот повезло, так повезло! Надо спешить выезжать, не то, какздесь выражаются, дороги поплывут, а если настигнет распутица… ах, нет, не дайбог! А впрочем, может быть, лучше не трогаться с места, подождать, пока малюткаАлександрина (будучи старше своей сестры на одну или две минуты, Лючия ужеотносилась к ней с некоей снисходительностью) прибудет в Москву? И здесьброситься в ее объятия: мол, я твоя сестрица, прольем же вместе слезырадости!..

Новый смешок был придавлен горностаевой муфтою. Если овстрече с родителями Лючия думала вполне спокойно – без радостного волнения, нои без отвращения, то предстоящее свидание с Александрою почему-то вызвало в нейприступ брезгливой пренебрежительности. Какая-нибудь бело-розовая раскормленнаяломака с бесцветными глазами. И это ее богатая, респектабельная сестра! Лючияоскорбленно фыркнула, но тотчас вспомнила, что Александра – ее близнец, а сталобыть, никак не может быть иной, чем стройной, статной, яркоглазой, как кошка,столь же грациозной и проворной. Это почему-то оскорбило Лючию еще больше, и отдурного настроения она не избавилась до вечера: ведь выяснилось, что ехатьнемедленно ей нельзя, нет лошадей, а сидеть на месте теперь, когда так близокбыл переломный миг судьбы, было для Лючии вовсе непереносимо!

…И вот теперь она в полную меру поняла значение вполнеобиходного русского слова – «распутица».

Снежная каша, по которой тащился возок, являла собой что-тонеописуемое. В конце концов Лючия вовсе перестала выглядывать из оконца иположилась на волю господа и святой Лючии, ее покровительницы: ведь доКаширина-Казарина оставалось только два дня пути! Впрочем, при такой скоростидвижения они могли оказаться всеми пятью, подумала огорченно Лючия и тут жепоказала пальцами рожки нечистому, чтоб не прицепился к ее словам… но, видно,враг рода человеческого оказался проворнее: сани встали.

Лючия выкарабкалась из вороха мехов и выглянула.