— Прорываться, и никаких!

— Тише, тише. Помните надписи на телефонах, — боцман погрозил пальцем, — враг подслушивает. Так вот, я и говорю, разводить эти самые, как их, антимонии, не надо. И вообще, как говорил философ, раз мы чем-то мыслим, значит, существуем, а поэтому действуйте, командир, как и положено. Так я говорю или нет?

— Так, так!

— Дуй до горы, боцман!

— Это по-нашему!

— Вот именно. У меня все, — боцман сел, с каким-то торжеством посмотрел вокруг и добавил, — и, это самое, не подведи, товарищ капитан-лейтенант.

— Других нет предложений? — Ольштынский повернулся к Долматову. — У тебя будет что-нибудь, комиссар?

— Нет, сказано и решено верно, — замполит встал, — только коммунистов после того, как все разойдутся, прошу остаться.

— Это почему же коммунистов? А остальные что, хуже?

— Мы здесь все партийные.

— Все советские.

— Говори всем, не обижай.

Матросы зашумели.

Долматов поднял руку.

— Друзья, у меня нет от вас никаких секретов, мы будем решать организационные вопросы, проведем закрытое партийное собрание, и обижаться здесь не на что, — он сел.

— Если все ясно, тогда по местам и помните — экономить силы, — командир расстегнул ворот кителя и провел ладонью по горлу, — как можно меньше движений.

Моряки, осторожно ступая стараясь не шуметь, разошлись по своим постам.

* * *

Ольштынский, погруженный в свои думы, даже не услышал, когда в его маленькую каютку зашел замполит. Полулежа на узеньком жестком диванчике, прикрыв козырьком фуражки глаза, он почувствовал, как кто-то осторожно трогает его за плечо. Ему сначала показалось, что это Ирма, но когда он привстал, то увидел, что она сидит, прислонившись спиной к переборке, запрокинув назад голову, а прямо перед ним бледное лицо Долматова, присевшего на край дивана. Было заметно, что микроклимат, создавшийся в лодке, замполит переносит плохо. Глаза затуманены, словно их покрыла водянистая мутная пленка. У носа и на щеках резче проступили веснушки, на лбу капельки пота, сквозь полуоткрытый рот и плотно стиснутые зубы с тихим свистом прорывалось дыхание, губы высохли и потрескались.

— Что, Николай Николаевич, худо? — капитан-лейтенант сел, снял фуражку и пригладил рукой волосы.

— Да уж, во всяком случае, не как в Кисловодске, но пока терпим. Тут вот какое дело. Штурман, — Долматов кивнул головой на дверь, где в полумраке, упершись руками в косяк, стоял лейтенант, — проверил график освещенности и доложил: сейчас наверху уже темно. Может быть, пора всплывать? Я обошел отсеки, прямо скажу, трудно народу, ну да ты и сам знаешь.

— Всплывать, говоришь? — Ольштынский встал. — Добро, пойдем к акустикам, узнаем обстановку над нами.

Офицеры вышли в кают-компанию, где в углу справа с наушниками на голове сидел вахтенный старшина.

— Ну как там? Что делается на белом свете? — спросил капитан-лейтенант.

— Сейчас полный порядок, товарищ командир. Все тихо. Я здесь, — старшина показал на лежащий перед ним исчерченный какими-то знаками лист бумаги, — веду учет, сколько судов подходило и уходило. По моим расчетам получается, что там сейчас пусто — все в порту. На транспорте тоже спокойно, не слышно никаких звуков, очевидно, работы прекратили до утра.

— А может быть, охотник оставили? Лежит в дрейфе, притаился и ждет, не вынырнем ли? А уж тогда нам размышлять не придется, мы сейчас как со связанными руками и ногами — вроде и сила есть, а толку мало.

— Катера абсолютно исключены. Видите, четыре подходило — у них шум винтов особый, ни с каким другим судном не спутаешь — и четыре ушло, уходили парами, последние покинули транспорт часа два назад. Если бы был там еще какой корабль, я бы различил плеск волны о борт. Точно говорю, никого нет, — обиженно протянул акустик.

— Тогда давай всплывать потихоньку.

Через несколько минут лодка плавно, точно ощупью, медленно пошла вверх. Кругом тишина, плотная, упругая. Еле-еле накрапывал дождь, капли падали мягко, неслышно. Прямо по носу в каких-нибудь двадцати-тридцати метрах сквозь серый мрак проступала темная громада севшего на грунт транспорта. Вся носовая часть по первую надстройку уходила глубоко в воду, и только полуют и округлая корма возвышались над поверхностью моря. В воздухе застыл резкий запах нефти, разлившейся из цистерн при попадании торпед.

— Вот такая ситуация. Ощущаешь? Прежде всего хорошо проветрить лодку, и всех людей наверх. — Командир поправил съехавшую на затылок фуражку. — Немного погодя отправим на судно пару толковых ребят, пусть все обстоятельно разнюхают и доложат. Только в темпе, времени, как всегда, в обрез.

Быстро вытащили и надули последнюю оставшуюся на «Щ-17» лодку. Старшина и матрос, захватив с собой бросательный линь, один конец которого привязали к тумбе носового орудия, погребли к транспорту.

На мостике воцарилось молчание.

С лодки наблюдали, как моряки подошли к борту, зацепили за одну из стоек линь и, перемахнув через леер, исчезли в кормовой надстройке.

Медленно текло время. Командир посмотрел на часы, прошло только семь минут, а казалось, что не меньше получаса.

— И чего они там чикаются? — Ольштынский нетерпеливо передернул плечами и посмотрел на замполита.

— Ты же сам сказал: разведать обстоятельно, вот люди и стараются, и нечего на них шипеть, мне тоже не терпится все узнать, но вот жду.

На борту судна показался старшина и прыгнул в лодку. Перебирая руками конец, он погнал ее к «Щ-17».

На транспорте, груженном оружием и продовольствием, никого не было. Из груза сохранилось только то, что размещалось наверху. Трюмы, машинное и котельное отделения затоплены полностью.

После короткого совещания решили завести на судно трос. Укрепить его на чугунные кнехты и подтянуть лодку под кормовой обвес. Споро, действуя без шума и суеты, приступили к работе.

Когда лодка подошла вплотную к транспорту, ее прочно закрепили швартовыми. Большинство команды столпилось на палубе. Командир и замполит перелезли по шторм-трапу и остановились у трюмного люка. Палуба транспорта круто уходила вниз и вправо. Очевидно, река вымыла в устье яму, куда и опустился, врезавшись в песок, нос поврежденного парохода. По карте до берега было мили полторы-две, но сквозь сетку мелкого дождя очертания его даже не угадывались, не проступали низкой и длинной темноватой полосой, как это бывает обычно ночью, когда подходишь с моря. На транспорт поднялся механик и, скользя по измазанной горючим палубе, направился к командиру.

— Сейчас осмотрели винты и рули, — начал он, — дрянь дело, хуже не придумаешь. Своими силами отремонтировать нельзя. По базовым понятиям нужен док, и минимум на месяц. Лодка без хода. Может только перемещаться по вертикали.

— И абсолютно ничего нельзя предпринять? Хоть как-нибудь, через невозможно?

— Нет. Это только в рассказах из ничего делают что-то, а здесь проза жизни. Лопасти винтов срезало как