и наполняло его жизнь, все его существование смыслом. Он видел результаты своих трудов, и это давало ему то самое воодушевление, которое приносят победы и достижения, пусть даже самые мелкие. Когда же тяжба закончилась, он всем своим сознанием повернулся к идее открыть какое-нибудь предприятие, которое по его замыслам непременно должно было перерасти в крупный бизнес и сделать его успешным, обеспеченным человеком. Он жил только этой мечтой, ежедневно в мельчайших деталях представляя, как все у него будет организовано, а открыв вместе с Павлом Федоровичем магазин, эта мечта стала почти реальной, осязаемой как никогда прежде. Но два месяца назад выяснилось, что начатое ими дело не приносит ожидаемых результатов и на Майского напала сильнейшая ипохондрия. Его мечта, на которую он уповал, и которая воплощала в себе цель, заставлявшую идти вперед, оказалась на грани краха и, чувствуя это, Майский погрузился в омут постоянной тревоги и страха. Подсознательно он понимал, что если сейчас это их предприятие рухнет, то у него уже не останется ничего, совершенно ничего, что смогло бы придать смысл его существованию. С одной стороны это заставляло его всеми силами держаться за начатый проект, порою обманывая самого себя в оценке его эффективности и целесообразности. С другой — у Майского возникла насущная необходимость в альтернативе той мечте, которой он был поглощен все последние годы, которая единственная наполняла его существование смыслом, и которая вот-вот должна была рухнуть. Он осознанно начал задаваться вопросом о смысле своего существования, потому что ответ на этот вопрос становился для него жизненно важной необходимостью.

Идя сейчас по улице, Майский весь был погружен в размышления о смысле жизни, безуспешно плутая в лабиринте собственных философских рассуждений, пока вдруг ему не пришла в голову идея, показавшаяся на первый взгляд вполне забавной: он решил спросить ответ на мучавший его вопрос у своей маленькой племянницы.

— Алина, что бы ты хотела сделать до того, как умрешь? — поинтересовался у нее Майский, впервые от самого рынка прервав длительное молчание.

— Я не умлу, — беззаботно ответила Алина, но, поняв, что сказала глупость, тут же поправилась: — Но, велнее, умлу — в девяносто лет.

Она произнесла последнюю свою мысль все тем же беспечным голоском, и стало очевидно, что для нее фраза «умру в девяносто лет» совершенно равносильна по смыслу заявлению «я не умру вообще». Отметив это про себя, Майский улыбнулся тому, насколько невероятно долгой представляется жизнь в сознании детей — она кажется им бесконечной.

— Но ты же все равно умрешь? — уточнил он.

— Умлу, — спокойно согласилась она.

— Вот и подумай, что ты хочешь сделать.

— Ничего не хочу делать.

— А для чего тогда живешь?

— Чтобы жить, — со всей возможной очевидностью ответила Алина.

— Ну да, чтобы продолжать род…, — задумался Майский. — В этом смысл любого отдельно взятого биологического вида. Но что ты хочешь сделать за свою жизнь?

— Чтобы лодители не лугались и жили длужно.

— Ты не поняла. Что ты хочешь сделать за свою жизнь?

— Ну-у-у…, — впервые за все время их разговора Алина задумалась над заданным вопросом. — Хочу выучиться… купить жилище… жениться на человеке, котолый будет меня любить и мне помогать… сделать детей…

Эти желания, произнесенные девочкой еще даже толком не выговаривающей все буквы вызвали в Майском ядовитую насмешку. «Человек живет на свете шесть лет, из них более-менее сознательно года два от силы, а у нее уже четко сформированы понятия о смысле жизни в лучших традициях современного кинематографа и любого из романов Даниэлы Стил, — со злой иронией рассуждал он про себя, переполняясь желчью и предельно раздражаясь. — До чего же это примитивные мотивы, стремления и идеалы, если ребенок дошкольного возраста, не умеющий даже читать, уже полностью проникается ими, всецело принимает и разделяет. Выйти замуж и родить детей — вот и все. Так просто!».

К этому времени они уже подходили к дому Леонида Федоровича и Юлии Романовны. Майский давненько не заходил к родителям и сейчас ему сразу бросился в глаза бардак, творившийся во дворе. Всюду вокруг валялось большое количество сигаретных окурков, бутылок, этикеток и прочего мусора — особенно много этого добра было под окнами и возле подъездной двери. Они зашли в подъезд и позвонили в квартиру; дверь им открыла Марина. Оказавшись дома, Алина быстро разделась и убежала в зал смотреть телевизор, а Майский прошел на кухню и сел за стол, положив пакет с фруктами на стол.

Марина вовсю готовила еду. Она сама пришла с работы только пятнадцать минут назад и сразу принялась за варку, чтобы успеть сделать ужин к приезду Юлии Романовны, рабочий день которой заканчивался на час позже — в шесть. Марина крутилась от стола, где были уже нарезаны овощи и мясо, к плите, на которой стояло две кастрюли и сковородка. И кастрюли и сковорода интенсивно парили, отчего на кухне было очень жарко, влажно и душно, а в воздухе распространялись запахи наполовину приготовленной пищи.

Марина была уже одета в домашнее: в легкую футболку, коротенькие джинсовые шорты и теплые шерстяные носки. Ноги ее были оголены, но это не смотрелось вульгарно или вызывающе. Она уже успела смыть косметику, чтобы дать лицу отдохнуть, волосы ее были заколоты по-простому, одной заколкой, да и вообще своей миниатюрной комплекцией она походила, скорее на девочку-подростка, которая одела шорты просто потому, что ей так удобно, а не на молодую женщину, желающую подчеркнуть таким нарядом свои прелести.

— Максим, будешь чай пить? — поинтересовалась она у Майского.

— Нет, Марина, я не хочу.

— Есть вкусные булочки. Давай?

— Нет-нет. Я точно не буду. Спасибо… Дворник у вас так и не объявился, как я погляжу.

— Не говори. С весны как все оттаяло — так и лежит. Ничего не убирали.

— Я бы на вашем месте вообще за квартиру не платил, пока бы они и двор, и подъезд в порядок не привели.

— Надо сходить в домоуправление, все выяснить, да времени никак не найду, — согласилась с ним Марина, продолжая крутиться при этом у плиты.

— У Алины новый воспитатель?

«Уже больше года. С прошлого лета, как в старшую группу перешли», — хотела было сказать Марина, но остановилась.

— Да, — только и произнесла она вслух.

— Когда я сейчас Алину забирал, она на меня так подозрительно посмотрела, — с желчной обидой усмехнулся Майский. — Будто я похититель какой-то.

— Серьезно? — улыбнулась Марина. — Ты же видел — она еще совсем молодая. У самой дочка не так давно в садик пошла, поэтому и относится еще ответственно к работе.

— А отец где? — сменил Майский тему разговора.

— На даче.

— Давно