В течение четырех военных лет она платила непомерную цену за привилегию тайно служить северянам. Элизабет Ван-Лью жила в окружении аристократов, и практически все жители Ричмонда относились к ней с недоверием; некоторые считали ее ненормальной. Однако она не протестовала против этого, всячески маскируя свою тайную деятельность, которую легче было осуществить под таким прозвищем, как Безумная Бет. Надо сказать, что истинный уроженец Виргинии не мог допустить и мысли, что виргинская аристократка могла выступать против дела южан, если только она не была сумасшедшей.

Виргинцы говорили, что она изменница, что желает победы Северу, что она выступает против отделения южных штатов. Также они были уверены и в том, что она яростная аболиционистка, так как она дала вольную своим рабам-неграм и никогда не скрывала своего отвращения к рабовладению. Ее подозревали еще и в том, что она помогает «беглым неграм» и содействует укрыванию и побегам «янки» из лагерей военнопленных. И многие с возмущением перешептывались, что благодаря ее усердным стараниям братец ее избежал серой военной униформы.

Словом, в период между 1860 и 1865 годами Элизабет Ван-Лью подозревали в чем угодно, только не в том, что она самый бесстрашный и опасный агент среди «гражданских преступников». Ни один сочувствующий друг, враждебно настроенный знакомый, офицер или контрразведчик конфедератов не заподозрил в Элизабет Ван-Лью бдительной и находчивой руководительницы самой эффективной шпионской системы, работающей в обе стороны.

Никто не подозревал истины; а истина заключалась в словах генерала Гранта, с которыми он обратился к ней от имени правительства и армии Севера: «Вы посылали мне самые ценные сведения, какие только поступали из Ричмонда за время войны».

Поскольку во время войны Ричмонд являлся столицей южных штатов, эта похвала главнокомандующего войсками Севера сразу выдвигает Элизабет Ван-Лью в ряды виднейших шпионов их главного штаба. Как и Уолсингем, она легко тратила личные средства на дело, которое считала защитой чести своей родины. Как и у де Баца, каждый ее шаг был импровизацией и осуществлялся наперекор всем препятствиям в кишевшей врагами столице. И самым убедительным доказательством ее бесспорного права числиться в рядах передового отряда мировой секретной службы является то, что она, несмотря на выдающуюся роль, сыгранную ею в гражданской войне, не только достигла своих целей, но и сумела остаться скромной женщиной, практически мало кому известной.

По свидетельству такого авторитета, как начальник бюро военной информации федералистов генерал Джордж Х. Шарп, самая большая часть полученных из Ричмонда армией Потомака разведданных — до, а также во время командования генерала Гранта — была либо собрана, либо передана этой несравненной шпионкой.

Для самой опасной пересылки сведений она установила пять эстафетных станций связи, конечным пунктом которой был штаб генерала Шарпа. Начальным пунктом служил старинный особняк семьи Ван-Лью в Ричмонде, где она составляла свои шифрованные донесения и укрывала агентов Севера, пробравшихся в город по поручению верховного командования федералистов.

Случались дни больших тревог и напряжения, когда ожидаемый федералист не появлялся, а доносились только слухи об арестованных и расстрелянных «проклятых шпионах-янки». Тогда она ухитрялась отправлять через фронт курьерами собственных слуг, поддерживая жизненно важную роль секретной разведки, которая сообщала об обстановке в Ричмонде. Нет свидетельств тому, что она лично пыталась пройти через фронт.

Ни один профессиональный шпион не стал бы навлекать на себя лишнюю опасность, укрывая бежавших «янки» в своем доме. Они постоянно бежали из замка Кастл, Либби и Белл-Айл; и чем больше эта неутомимая женщина узнавала про тяготы их жизни в тюрьмах, из которых они бежали, тем больше своих скудных денег она тратила на облегчение участи пленных северян, томящихся в застенках Ричмонда. Она передавала им еду, одежду, книги — тратя сотни, а в конце и тысячи долларов, пока от всей конвертируемой в деньги собственности семейства Ван-Лью не осталось и следа.

Элизабет Ван-Лью родилась в Виргинии в 1818 году, но образование получила в Филадельфии, где жила ее мать. В столице Пенсильвании никогда не вели ожесточенной антирабовладельческой агитации. Сторонники южан насчитывались там сотнями, и все же Элизабет вернулась в Ричмонд убежденной аболиционисткой. Одним из проявлений ее новых убеждений послужило освобождение девяти рабов Ван-Лью. К тому же она разыскала и выкупила из неволи несколько негров, чтобы воссоединить их с родными, находившимися во владении семьи Ван-Лью.

Среди местной знати Юга у нее, конечно, имелись единомышленники, и потому на не совсем безобидную эксцентричность Бетти Ван-Лью друзья и соседи смотрели сквозь пальцы или ограничивались мягкими упреками. Не стоит забывать, что в деятельности Ван-Лью играли важную роль дружеские связи ее семьи. Главный судья южных штатов Джон Маршалл, пользовавшийся непререкаемым авторитетом, был близким другом семьи Ван-Лью. Дженни Линд пела в гостиной виргинского особняка Ван-Лью, где принимали и шведскую писательницу Фредерику Бремер, и многих американских аристократов. Мать и дочь Ван-Лью слыли щедрыми, гостеприимными и обаятельными, по своей причуде придерживающимися «прогрессивных» взглядов.

Элизабет исполнилось 41 год, когда солдаты морской пехоты под командованием полковника Роберта Ли штурмовали паровозное депо у Харперс-Ферри и взяли в плен Джона Брауна. Казнь пожилого человека привела ее в лагерь «эксцентриков и фанатиков», поклявшихся уничтожить рабовладение. «С этого момента наш народ пребывает в состоянии войны», — записала она в своем дневнике.

Без всяких указаний и приготовлений она немедленно взялась за дело, посылая федеральным властям «письмо за письмом», информируя их об обстановке «там, на Юге». Она отправляла эти письма почтой, и если кто в Вашингтоне и обратил внимание на ее послания, то разве что неприметный чиновник, с которым не считалось правительство Бьюкенена. Природный талант Элизабет к работе в секретной службе избавил ее от разочарования, когда на первых порах ее старания не воспринимались всерьез. Она продолжала свои наблюдения, посылала донесения, в которых описывала деятельность, развертываемую на Юге врагами единства Соединенных Штатов. Энтузиастке своего дела, ей хватало смелости выступать с призывными аболиционистскими речами на улицах Ричмонда.

Современники описывали Элизабет Ван-Лью «как женщину хрупкого телосложения, невысокого роста, но уверенную в себе, очаровательную и решительную». Сами руководители Конфедерации воздавали должное ее утонченности и обаянию; потребовались основания, чтобы обнаружить манию «Безумной Бет». С презрением отвергнув возможность прикрыться видом «лояльной патриотки Юга», она отказалась шить рубашки для солдат Виргинии. Другие женщины Ричмонда шили или вязали, а когда «варвары-янки» приближались к городу, откладывали в сторону иголки и вооружались пистолетами. Но миссис Ван-Лью не шила и не вязала, а Элизабет, не покладая рук, собирала материал для своевременных донесений, изобретая собственную тактику и сообщая Северу все, что ей удалось узнать о мобилизации мятежников.