Бравый ветеран Уинфилд Скотт сидел в своей палатке, размышляя, что намерены предпринять Дэвис, Борегар и другие конфедераты. Макдауэлл командовал федеральной армией добровольцев и ополченцев, боевые качества которых не прошли испытания огнем мексиканской войны, как армии Скотта. Представившись генералу, молодой Бейкер объявил, что хочет пробраться в Ричмонд в качестве соглядатая Севера. Он считал, что сможет успешно действовать как житель Нешвилла и сторонник южан, и обещал разведать все о позициях конфедератов в Северной Виргинии.

Побеседовав с Бейкером, Скотт решил ему довериться. Бейкер намеревался прикинуться странствующим фотографом. Мы привыкли считать фотографическую камеру отличительным признаком шпионажа; в мировую войну любой фотоаппарат в руках штатского, даже если человек находился на расстоянии пушечного выстрела от линии фронта, считался столь же опасным, как нападение с воздуха. Но в войне 1861 года фотокамера была еще новинкой. Маскировка, выбранная Лафайетом Бейкером, сработала идеально.

Он с трудом пробрался мимо пикетов федеральной армии; его окликали, за ним гнались, в него стреляли и дважды даже задержали, как шпиона южан. Спасся он тем, что сослался на Уинфилда Скотта. Бейкер с облегчением вздохнул, только попав в руки кавалерийского разъезда южан; здесь он сразу проявил свой врожденный дар военного шпиона. Молодой фотограф имел при себе около двухсот долларов золотом, которые получил от Скотта. Если бы южане его обыскали, эти деньги вызвали бы у них подозрение; но те этого не сделали, приняв за бедняка. Бейкер таскал с собой поломанную камеру, непригодную для снимков с самого начала; но контрразведчики южан не догадались проверить ее.

После нескольких дней заключения и наспех проведенного допроса южане нашли Бейкера настолько любопытным типом, что стали передавать его из одной командной инстанции в другую, все более высокую. В Ричмонде с ним беседовали Джефферсон Дэвис, Александр Стивенс, вице-президент южных штатов, и все знаменитые генералы южан, включая самого Пьера Борегара. По-видимому, Бейкер побывал во всех полках южан, находившихся тогда в Виргинии. Он нагло обещал превосходные фотографии, «снимая» панораму каждого полка и во время обеда на лужайке. Якобы предшествуя Мэтью Бреди (первый американский фотограф), он отщелкал своей разбитой камерой весь штаб бригады, уверяя, что увековечил молодых генералов и офицеров штаба на групповом снимке, который так дорог всем военным, а в особенности молодым воинам, только что надевшим форму.

Его везде радушно принимали благодаря аристократическому отношению южан к странствующему фотографу, воспринимая его кем-то вроде коробейника, возможно, на голову выше лудильщика или сапожника, но близко к бродячему музыканту, артисту или книготорговцу. Однако Бейкер постоянно находился под угрозой ареста, пока шпионил и оставался к югу от Потомака, где стал развлекаться реже в тавернах, чем в тюрьмах и караульных. В Ричмонде сам начальник военной полиции держал его под замком. Спасся Бейкер только благодаря тому, что президент Дэвис приказал отправить его для допроса к генералу Борегару, тогдашнему главнокомандующему южан. Бейкер, не колеблясь, передавал южанам те сведения, которые он якобы собрал во время своего проезда через Вашингтон. Так что руководители южан остались довольны его информацией о положении северян, а он в свою очередь был доволен тем, что мог наблюдать за лихорадочными военными приготовлениями.

Постепенно он завоевал доверие военных кругов Виргинии и стал действовать свободнее, но пока не спешил выполнить свое обещание проявить и отдать снимки, на что, наконец, обратили внимание. Это случилось в Фредериксберге, где его напрямую обвинили в том, что он шпион «янки». Для Лафайета Бейкера наступил критический момент, он очутился перед альтернативой: либо предстать перед судом, жаждавшим продемонстрировать силу военного закона, либо ухитриться улизнуть домой, к генералу Скотту. Он решил израсходовать остаток своего золота на приобретение некоторых инструментов, которые помогли бы бежать. И с обескураживающей простотой, учитывая тяжесть нависшего над ним обвинения, он затеял свое собственное освобождение. Здание тюрьмы, в которую был заключен Бейкер, оказалось очень ветхим, и он с такой же легкостью взломал дверь своей камеры, с какой бросил снаряжение бродячего фотографа.

Передвигаясь по ночам с величайшей осторожностью, Бейкер пробрался к линиям федералистов, где едва не был застрелен рьяным молодым часовым. Сдавшись в плен, беглец немедленно потребовал, чтобы его препроводили к генералу Скотту. В наши дни шпиону редко удается видеть главнокомандующего, разве что на парадах, после какой-либо победы. Но Бейкер умел убеждать, и вскоре Скотт и офицеры его штаба с изумлением слушали подробнейший доклад, который сделал им бывший фотограф. Его похвалили за храбрость, а также за потрясающую память.

Генерал Скотт наградил Бейкера по его желанию — произвел в офицеры и открыл ему дорогу к быстрому повышению. Бейкер стал начальником военной полиции и единолично руководил большой группой шпионов и контрразведчиков. Впоследствии он дослужился до бригадного генерала.

На Западе генерал Гренвилл Додж, впоследствии прославившийся как строитель федеральной Тихоокеанской железной дороги, был назначен главой секретной службы и умело управлял работой доброй сотни шпионов. Одним из его агентов был талантливый, но эксцентричный «полковник» Филипп Хенсон, который после войны приобрел некоторую известность и зарабатывал на скудное пропитание, читая лекции по шпионажу и проявляя неблагодарность республике, которой служил, пока не отрастил себе за десять лет бороду длиной в 6 футов 4 дюйма. Сам Хенсон был ростом 6 футов 2 дюйма, и, когда эта величественная борода оставалась неподвязанной, он мог бы подметать ею пол лицея, ибо добрых несколько дюймов бороды волочилось по ковру. Как шпион, действующий за линией фронта мятежников, Хенсон проявил черты особого мужества. Генерал Натаниель Бедфорд Форрест, превосходный воин, считал Хенсона «самым опасным шпионом федералистов, работавшим среди конфедератов», и сожалел, что упустил удобный случай его повесить.

Однажды Хенсон решил отправиться в Алабаму, дабы повидаться с сестрой, где был арестован и по приказу Форреста отправлен в Виргинию. Шпион не пожелал испытать на себе безотказное действие многозарядной винтовки Энфилда, о которой острили, что «она заряжается в воскресенье и стреляет все остальные дни недели», и, дождавшись наступления ночи, спрыгнул на ходу с поезда. Вскоре он раздобыл документы на имя отставного солдата армии южан и отправился с шпионской экспедицией в Ричмонд. Там у него случился острый приступ ревматизма, но он поборол его настолько успешно, что при появлении отряда недоверчивых южан сумел бежать и добраться до дома своего родственника, сочувствующего северянам, где его снова скрутил ревматизм. Хенсон, не издав не единого стона, позволил перенести себя к берегу реки и отправить на федеральной канонерке в безопасное место.

«Полковник» Фил был тем самым обыкновенным европейским интриганом, двойным шпионом — сравнительно редким явлением среди преданных сторонников Гражданской войны за независимость. Генерал Додж снабдил его «образцами» правдивой информации, касающейся сил Союза, которые Хенсон навязал Леони дасу Полку, который радушно принял его как важного агента и регулярно платил ему деньгами Конфедерации. После падения Виксберга генерал Додж отправил Хенсона в Атланту, где он встретился с генералом Джеймсом Лонгстритом и сумел произвести на него настолько благоприятное впечатление, что тот пригласил его путешествовать в своем командирском поезде. В то время генерал Лонгстрит направлялся для усиления позиции Брэкстона Брэгга, и его продвижение серьезно угрожало генералу северян Роузкрансу. Имеются записи, что шпионские донесения Хенсона, переданные Доджем Роузкрансу, существенно повлияли на западную кампанию. Так что Хенсон, отрастивший такую длинную бороду ради привлечения внимания к своему жалкому положению, имел все основания сетовать на то, что его опасная служба заслуживает более щедрого вознаграждения.