что в молочной рассветной дымке перед их домом стоит, поблёскивая, страшная чёрная повозка. И коня, запряжённого в ней, признала она, да только лучше бы и не смотреть на него вовсе — чужим замогильным холодом тянуло от Уголька…

Дверь экипажа распахнулась, и, медленно ступая по примятой в снегу тропе, к Есии направился высокий чёрный господин.

— Здравствуй, Есия! Я ждал этой встречи!

Та не ответила, глядя на незнакомца снизу вверх.

Чёрный герцог сунул ладонь за пазуху, и протянул увесистый похрустывающий мешочек:

— Это тебе, и родным твоим! Здесь — золотые монеты царские! Я обещал отцу твоему, что всё у вас отныне пойдёт ладно. А матери твоей, как я и знал заранее, уже помогли и без меня…

Но девочка только отстранила белокурую голову и отвела глаза.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива. Возьми же! — настаивал герцог.

Но она лишь отступила ещё на шаг к калитке, у которой показались дрожащие ушки Вазилы. Тот робко взглянул на повозку, увидел Уголька, и сам потемнел, сделавшись пепельно-чёрным от тоски.

— Проси меня, о чём только захочешь, Есия!

— Вы знаете моё имя?

— Мне всё известно, милая девочка. И всё подвластно.

— Тогда! Тогда! — она робко посмотрела в сторону экипажа, и будто что-то поняла. Безголовый всадник сидел безучастно, держа поводья приспущенными. — Тогда верните мне моего тятьку!

— Всё подвластно мне, но не это! Твой отец сам сделал выбор, он подписал договор, и отныне он — в моей свите. Поверь, твоему отцу будет хорошо со мной!

— Но он нужен… нам! Нужен… мне!

— Понимаю! Но — нет.

— И он… уже никогда к нам не вернётся?

— Увы, прекрасная девочка.

— Если так, то уезжайте! Сейчас же! И я… ничего не приму от вас!

Герцог блеснул оранжевыми зрачками:

— Ты хорошо подумала?

— Ничего! Уезжайте отсюда! Я… не хочу вас больше видеть! — и она заплакала.

— Я уеду, но что-то подсказывает, что нам ещё уготовано будет встретиться с тобой, Есия!

— Тогда выполните моё желание — пусть этого никогда не произойдёт!

Герцог не ответил. Он выронил из протянутой ладони плотно наполненный мешочек. Тот, упав на снег, зашипел и, оставив грязный обугленный круг, ушёл глубоко под землю.

— И этого не могу обещать я тебе. Так что до встречи в будущем, Есия!

Герцог развернулся, и ушёл к экипажу. Вазила нерешительно вышел из калитки, обхватил пальчик Есии. Они проводили взглядом уезжающий экипаж и, когда тот скрылся, испарился, плача, и добрый лошадиный дух-покровитель…

Есия забыла, зачем выбегала на улицу. Ведёрко так и осталось стоять у калитки.

Подойдя к двери, она увидела куколку. Бережно вытащив её из ручки, прижала к лицу, и слезинки падали на красных коников, вышитых мудрой и доброй Апой-травницей.

* * *

— Уходите, я задержу их!

Это были последние слова, которые прорвались сквозь туманный сумрак в тухнущее, подобно усталому костру, сознание Антона Силуановича.

Рыжая девушка спустилась ниже на несколько ступенек, и протянула ладони вперёд. В этот момент Еремей Силуанич наконец выбил плечом дверь, и младший брат, свисая со спины его, протянул отчаянно руки, словно мог защитить девушку.

Он увидел в последний миг, как Алисафья, расставив ноги, сомкнула пальцы ладоней, и вокруг них задрожал, наливаясь и становясь всё шире, огромный шар. Она выкрикнула что-то, и шар устремился, объяв испепеляющим светом наседающую лавину мёртвых воинов.

Дверь захлопнулась, и Алисафья осталась по другую сторону её.

— Прошу тебя, впусти её! — взмолился молодой барин.

Еремей Силуанович колебался.

— Сделай, как я прошу! Поверь!

— Мы погибнем!

— Нет, без неё! Без неё я не смогу!

— Хорошо, будь по-твоему!

Лихоозёрский барин положил ладонь на массивную ручку, и дёрнул. Та не поддавалась. Он пробовал ещё и ещё.

— Не получается, она как заколдованная!

— Поверни меня! — и Антон Силуанович, по-прежнему свисая с плеча, ухватился обеими руками. Боль отдалась жгучими волнами, но тот будто не чувствовал её!

— Алисафья!..

Издав последний отчаянный стон, он потерял сознание.

Еремей Силуанович огляделся. Да это же был!.. Их родовой особняк в Серебряных Ключах! Жалкое пристанище его младшего брата! Оказывается, отсюда и вёл ход прямо из чрева шахты.

Он прислонил брата к стене, осторожно похлопал по щекам. Тот едва дышал:

— Мы спаслись! Слышишь! Давай! Нам надо спешить! Мы должны спасти мою дочечку! Ариша в беде!

Поняв, что так и не получит ответа, он снова поднял брата и направился с ним по коридору. Их предки безучастно наблюдали с портретов, а в покрытые плотным слоем пыли высокие окна едва брезжил рассвет. Старший брат протёр маленький кругляш и посмотрел.

Впервые Еремей Силуанович Солнцев-Засекин улыбнулся так, как улыбаются добрые люди. Ему самому казалось, что от него сейчас идёт свет. Где-то там, в недрах шахты, он навеки оставил всё. Даже страшные грехи свои, которые искупил сполна.

Сам не зная зачем, одними губами он произнёс имя того, кто назвался ему. Зачем он это сделал, не знал и сам… И вдруг треснуло стекло, пошатнулись своды старого особняка. Всё пришло в движение!

Еремей Силуанович оглянулся — по коридору, наседая тушками друг на друга, мчались к ним какие-то мерзкие, похожие на крыс существа. Он схватил первую, что подбежала и попыталась вцепиться зубами в сапог. Тут же раздавил мощной ладонью, и из пасти ему на грудь брызнули зелёные внутренности. Выбросив, словно влажную тряпку, пустую серую шкурку, он устремился вверх по лестнице. Вскоре вбежал в библиотеку. Справа были пустые полки — книги лежали разбросанными внизу, слева зияла пустым местом стена, на которой когда-то висела картина с изображением золотого землишника. На полу лежала полицейская сабля-селёдка и груда чьих-то до блеска обгрызенных костей. Окно впереди оказалось выбито.

Еремей Силуанович обернулся — существа, судя по волнению особняка, уже наполнили весь первый этаж, и теперь подбирались по лестнице к второму этажу, шипя и поблёскивая сотнями жадных глаз.

Он вновь устремил взор к спасительному окну, где ветер колыхал покрытые осколками занавески. Перекинув брата с плеча на руки, подошёл. Посмотрел и убедился, что внизу — мягкий сугроб. Последнее, успел сделать лихоозёрский барин Еремей Силуанович Солнцев-Засекин, прежде чем твари навалились на спину волной — ослабил руки и увидел, как брат, словно свернувшееся дитя, медленно летит вниз на мягкий снег.

— Ариша-а-а-а! — огласил холодное утро последний отчаянный выкрик.

*