Видеотека занимала большой книжный шкаф и постояннопополнялась новинками. Каждая кассета проходила цензуру. Те, которые мама Зояименовала «слезоточилками», безжалостно уничтожались. Кассету сжигали во двореу мусорного бака.

В категорию «слезоточилок» попадали не только мелодрамы, нобоевики, триллеры, ужастики. Главным критерием в отборе видеопродукции былоотсутствие соплей. Если герой действовал, повинуясь здоровым инстинктам, он былдостойным примером для подражания, им любовались, в него потом играли,выдумывая продолжение киноистории. Но если вдруг правильный на первый взглядгерой позволял себе пожалеть кого-то, защитить или на его лице мелькала теньмысли, грусти, сомнения, любого живого чувства, он подвергался особомунаказанию за вранье и предательство, за сопли.

Два раза в месяц, в полнолуние, в просторном подвалепроводились дискотеки. Заранее готовилось символическое изображениеосрамившегося киногероя. Чаще всего это была большая дешевая кукла, купленная влобнинском универмаге. Пластмассового пупса разрисовывали, внутрь заливалигустой, чуть подсоленный вишневый сок, щели аккуратно замазывали пластилином,чтобы сок не вытекал. Подготовленную куклу клали на цинковый стол, на которомбыл черной масляной краской начерчен крест. Участники надевали черные балахонына голые тела, на головы натягивали страшные маски. В половине двенадцатогодверь подвала запирали на засов, зажигали толстые церковные свечи, включалиафриканскую ритуальную музыку. Били бубны, выли шаманы. Ряженые подросткиплясали вокруг стола, подпевая шаманским заклинаниям. Куклу кололи специальнымикинжалами восемнадцать раз, под струйки вытекающего сока подставлялиспециальную серебряную чашку и пили по глотку, передавая по кругу. Потом куклеотрывали ноги, руки, голову. Окончательно растерзав пупса, принимались задругие игры. Кто-нибудь изображал самоубийство. Привязывал веревку кспециальному крюку под потолком, вставал на табуретку, накидывал петлю на шею.Узел затягивали совсем слабо, и он развязывался, когда из-под ног выбиваласьтабуретка.

Иногда играли в вампиров, впивались друг другу в шеи,кувыркались по бетонному полу, потом понарошку умершие изображали зомби,рычали, выли, дрались и лапали друг друга. Наконец, врубив металлический рок,скидывали балахоны, маски, устраивали дикие пляски. К этому моменту стол былзастелен тяжелой вышитой скатертью, и туда падали парами, извивались и стонали.

Двое взрослых, живущих в доме, мама Зоя и Руслан, всегдаприсутствовали на дискотеках. Мама Зоя изображала Маман Бригит, одно из главныхбожеств вуду. Перед каждым новым актом спектакля ей молились, вставали наколени, кланялись, целовали ноги. Руслан был Бароном камеди, то есть главным вритуале растерзания куклы-жертвы. Именно он вонзал нож в пластиковое кукольноетело восемнадцать раз.

Все, что говорилось и делалось в подвале, было страшнойтайной. Люся путалась, даже если во сне видела это. Мама Зоя предупреждала, чтодобрый Лоа и злой Бака контролируют сны. Никто никогда за пределами подвала необсуждал дискотеки. Утром все отправлялись на пробежку в рощу, потом делализарядку во дворе. В любую погоду, даже в лютый мороз, купались в бассейне.Потом завтракали. После завтрака начинались занятия. Учителя приходили домой. Вконце каждой четверти сдавали экзамены в лобнинской школе, всегда получалиотличные оценки. С Люсей изредка занималась сама мама Зоя, по учебникамвспомогательной школы. Иногда Руслан учил ее драться, но не как других. Всехостальных детей он тренировал во дворе, на маленькой площадке, или в спортивномзале, показывал им сложные боевые приемы, которые требовали ловкости илегкости, и, конечно, неуклюжая, толстая, слабенькая Люся с плохой координациейдвижений не могла при всем желании потянуть человека за руку и одновременноподсечь его ноги так, чтобы он потерял равновесие. Да и желания у нее никогдане возникало.

Она не понимала, как можно ударить живое существо, ведь кудани попадешь кулаком или ребром ладони, везде больно. Когда при ней ладоньюразбивалась деревянная доска, она зажмуривалась, отворачивалась и тихоньковскрикивала. Ей все казалось, что бьют не по мертвому, а по живому. Ведь сдоской никто не будет драться, на ней только тренируются, чтобы ударить потомчеловека по шее или по голове.

Руслан звал ее в свою комнату, закрывал дверь и всегда говорилодно и то же: «Давай-ка, что ли, покажу тебе пару приемчиков, только тыразденься, голышом удобней».

Она раздевалась, она была послушной девочкой и не хотела,чтобы он сердился. Голую, дрожащую, в мурашках, потому что в комнате у неговсегда было холодно, он валил ее на ковер, легко, как тряпочную куклу. Отжесткого ворса чесалась кожа. Руслан повторял хриплым шепотом:

«Тихо, тихо…» Но кричать она не собиралась. Только сначалаей было больно, только в самый первый раз, а потом она с замиранием сердцаждала, когда он позовет, закроет дверь и прикажет раздеться.

Иногда то же самое ей приходилось делать с Толиком и Вовкой,но с ними было совсем иначе. От них она сильно уставала, потому, что сразу двое— это тяжело и стыдно. А вот с Русланом другое дело, с ним получалась настоящаялюбовь. Стоило ему посмотреть на Люсю, прикоснуться к ней, и все ее телоналивалось тяжелым жаром. Она сладко, медленно таяла, как долька шоколада ворту.

Осторожно высунувшись из-под одеяла, она тихонько погладилацеллофан на конфетной коробке, которая так и лежала на тумбочке непочатая.Стрельба и крики улетучились сами собой.

Она соскользнула с койки, подошла босиком к окошку и сталасквозь решетку смотреть, не щурясь, на солнечный свет, бьющий сквозь темнуюзелень. Из листьев и солнечных пятен складывались интересные узоры, то возникалкораблик, то игрушечный мишка.

Близнецы Ира и Света шли по Тверской и жадно ловили своиотражения в зеркальных витринах. На этот раз они были одеты одинаково:эластичные мини-юбки, маечки на тонких бретельках, босоножки на высокой мягкой«платформе». Продублированы были даже украшения, тяжелые серебряные серьги совальными лунными камнями, массивные медальоны на белых кожаных шнурках.

На Пушкинской площади к ним привязались двое кавказцев.Первый, молодой, жилистый, с очень темной кожей и светлыми глазами, произнесгромко, почти без акцента:

— Девушки, можно вас на минутку? Второй, постарше,маленький, толстый, в трикотажных шароварах и шелковой пестрой рубахе,подхватил еще громче, с грубым акцентом:

— Падажды, кырасавыцы-умницы, падажды, хочишь тысачу баксов?Слюшай, такой красывый, сыразу двэ, и совсем одинаковый!

Не оборачиваясь, они пошли быстрей, но кавказцы тут жеобогнали их и преградили дорогу.

— Достали, черножопые, — оскалившись, процедила Ирина.

— Что ты сказала? Повтори! — тихо прохрипел жилистый, и лицоего стало еще темней, а глаза сверкнули белым огнем.