Через несколько минут у входа в ресторан завизжали тормоза.В зал ввалились двое накачанных молодых людей. Их лица и белые рубашкипотемнели от крови и копоти. Они были легко ранены осколками разбитого окна, ноотказались от помощи, с трудом прорвались через милицейское оцепление.

В момент взрыва надежные охранники, которым была доверенадрагоценная жизнь Генаши пили пиво в баре торговой галереи. Гена Ларчиков самотпустил их отдохнуть, он был скромным и добрым. Его смущало внимание, которымокружил его в Москве дядя, и он старался облегчить жизнь охранникам.

— Отдохните, ребята, — сказал он им за десять минут довзрыва, непосредственно в антикварном отделе, — здесь пусто, да и кому я нужен?

Воронежскому скромному инженеру хотелось побаловать своюмолодую красавицу жену, привезти ей из Москвы что-то настоящее, старинное. ДядяВова отвалил ему кучу денег на подарки. Он хотел спокойно, без спешки, выбратьукрашение для любимой, это дело сложное, можно сказать, интимное, а ребятатоптались за спиной и мешали сосредоточиться.

— Там бар на третьем этаже, идите, глотните холодного пивка,— предложил он охранникам.

Потом, сразу после взрыва, они выбрались из-под осколков ипоспешили к Генаше. Вокруг была паника, крики, дым. Они упрямо делалиплемяннику искусственное дыхание, как если бы пытались спасти собственнуюжизнь. Но было поздно.

Пныря, увидев охранников без Генаши, не сказал ни слова.Уронил лысую голову на руки и тихо завыл, как побитый пес.

* * *

Сестрички давились от смеха, корчились, словно у обеихприхватило животы. Брызнули слезы, потекла тушь, и пришлось снять темные очки.Они пытались успокоиться, но стоило им взглянуть друг на друга, и накатывалановая, мощная волна хохота. Они шли по Большой Бронной и поддерживали другдруга, чтобы не упасть.

На Патриарших они отдышались. В начале бульвара был ларек, вкотором продавались сардельки-гриль с жареной картошкой. Рядом стоялединственный столик. На солнечной стороне народу оказалось мало, а у ларькавообще никого, только одинокий пожилой толстячок читал газету на ближайшейлавочке.

Они заказали сардельки, купили две банки воды, одновременноупали на раскаленные пластиковые стулья, одинаково поморщились и охнули,вскрыли металлические банки с теплой колой, поднесли к губам. Света бросила настол пачку сигарет.

— Ирка, доставай свой «ронсон». У моей «зиппо» горючеекончилось.

— Так быстро? Чего же ты не заправишь? — Ирина приняласьрыться в сумке в поисках зажигалки.

— Наверняка уже потеряла, — усмехнулась Света, наблюдая, каксестра вытаскивает косметичку, щетку, газовый баллончик, пустой флакон из-подтуалетной воды «Чарли», скомканный пакет от чипсов, несколько мятых пустыхполиэтиленовых мешков, роман-ужастик в мягкой кроваво-черной обложке,нераспечатанную прозрачную упаковку с колготками, — ну что, барахольщица,потеряла? Классная была зажигалочка, покупай тебе после этого хорошие вещи.Ладно, вон тетенька нам ручкой машет, наши сардельки готовы. Я пойду, заберу,заодно попрошу зажигалку, а ты пока, уж будь добра, убери все со стола.

— Сардельки дрянные, из мяса дохлых собак, — проворчала Ира,— надо было пойти в «Макдоналдс».

— Ну, привет! Сама же сказала, что ненавидишь американскуюжрачку.

— Там пирожки вполне приличные, и картошечка… — Ирапринялась сгребать свое хозяйство назад, в сумку. — А вообще здесь лучше. Тихо,народу никого.

— Ну, куда ты суешь назад всякий мусор? Дай, я выброшу. —Света поднялась, прихватила пакет от чипсов, пустые мешки, флакон.

— Эй, подожди, там еще осталось на донышке!

— Нет там ничего. Барахольщица несчастная… — Света взглянулана сестру сверху вниз со снисходительной нежной улыбкой, но вдруг застыла инахмурилась. Из сумки показался уголок небесно-голубого шелковистого бархата итут же скользнул назад, как живой. — Совсем офигела? — произнесла она однимигубами.

— Свет, ну ведь жалко, — Ирина подмигнула и виновато пожалаплечиком, — оно такое красивое, так идет мне, и тебе тоже. Нам ведь такое вжизни не купить, полторы тысячи баксов… все равно бы пропало… Свет, ну ты чего?Нам ведь вообще выйти не в чем.

— Куда выйти? Думай, что говоришь! Заверни в мешок и выкинив урну.

— Ни за что! — помотала головой Ирина.

— Девочки, вы сардельки свои заберете, или как? — закричалапродавщица.

— Да, сейчас! — рявкнула Света, еще раз грозно взглянула насестру и направилась к ларьку.

Когда она вернулась, со стола все было убрано. Ира сидела,обняв свою белую вместительную сумку, и смотрела на сестру преданнымисверкающими глазами.

Обе молча принялись пилить вилками толстую розовую шкуркусарделек. Но ничего не получалось, девочки отложили вилки и стали есть прямотак, руками, не только сардельки, но и жареную картошку. Они успели здоровопроголодаться, ели с жадностью, набивали полные рты, размазывали кетчуп погубам. У Иры упал хлеб, и она, подняв кусок с асфальта, тут же запихнула его врот.

Аккуратный толстячок поглядывал на них с любопытством. Онсразу обратил внимание на двух красоток-близняшек и был немало удивлен,заметив, что едят они, как голодные бомжата грязно, некрасиво. Жрут, а некушают, при этом движения их совершенно синхронны, словно они — зеркальныеотражения друг друга.

Мигом покончив с сардельками и картошкой, обе блаженнооткинулись на спинки стульев и закурили.

— Светуль, я все-таки не буду его выбрасывать, ладно? —плачущим голосом произнесла Ира. — У меня просто рука не поднимется.

— Нет, — Света решительно тряхнула волосами, — лучше забудьоб этом платье. Мы не можем так рисковать. Не имеем права.

— Ну, Светуль, — всхлипнула Ира, — там ведь никого неосталось. Кто узнает? Ты не думай, я не собираюсь в нем по Москве шляться, яведь понимаю…

— Умница, — криво усмехнулась Света, — ну и зачем оно тебе,если ты все равно никуда не сможешь его надеть?

— А чтоб было! Должно быть у женщины платье от «Шанель»,иначе это не настоящая женщина. — Ира шмыгнула носом, на глазах у нее выступилислезы. — Нет, ну правда, Светуль, мы с тобой заслужили, чтобы у нас было такоеплатье, одно на двоих. Можно надеть дома, на несколько минут, когда никого нет,просто повертеться перед зеркалом. Ну, ты посмотри на него! — она загасиласигарету, еще раз вытерла руки салфеткой, расстегнула сумку, осторожно вытянуланебесно-голубое, невесомое, бархатно-шелковистое чудо, нежно погладила ткань,приложила к щеке.