– Спасибо.

Граниту он готовит мгновенно: берет пластиковый стаканчик и деревянным половником наливает на дно слой сливок, потом вынимает из-под стойки оловянный бидон и скребет у него внутри длинным железным половником, соскабливая с его внутренних стенок кофейную граниту. Потом снова задвигает бидон вниз, кладет граниту в стаканчик и выравнивает ее сверху железным половником до тех пор, пока не расплющится просвечивающий слой сливок на дне. Потом мороженщик снова берет деревянный половник, заливает граниту еще одним слоем сливок и, словно подтверждая, что дело сделано, вставляет в середину стаканчика белую пластмассовую ложечку.

– Ну вот.

– Спасибо.

Это всегда настоящее зрелище – смотреть, как готовят граниту в кофейне «Золотая чашка». Я сажусь на ступеньки фонтана площади Ротонда, прямо напротив Пантеона. Вынимаю из стакана торчащую в нем ложечку, аккуратно зачерпываю граниту со сливками, она исчезает у меня во рту. Я закрываю глаза. Какое блаженство! Она сладкая и горьковатая. Холодная настолько, что временами на несколько секунд почти застывает, чтобы потом раствориться во рту. В разные – самые печальные или самые веселые – моменты моей жизни я приходил есть эту граниту сюда, на ступени, как будто это что-то, что восстанавливает гармонию в моей жизни. Внезапно меня посещает воспоминание. Мы только что закончили заниматься любовью с Баби; я смотрю на нее, лежащую в постели. Ее глаза блестят, она все еще возбуждена. Я не отрываю от нее глаз, молча смотрю на нее, опираясь на выпрямленные руки, чтобы не давить на нее тяжестью своего тела. И схожу с ума от ее приоткрытых губ.

– Ты самое прекрасное, что есть в моей жизни. – Она улыбается, но продолжает молчать. – Когда я с тобой, это что-то неповторимое, изумительное, что я не в силах объяснить: это как кофейная гранита со сливками из «Золотой чашки».

– Ну и ну! Ты говорил мне такие красивые слова, а теперь сравниваешь меня со льдом!

Я смеюсь.

– Да нет же. Она прекрасна! Сладость сливок и терпкость этого кофе лучше всякого наркотика. Совсем как ты.

– Вот так-то лучше.

Она притягивает меня к себе и целует.

Я все еще это помню, отлично помню.

На следующий день я привожу ее на мотоцикле именно сюда, съесть две граниты.

– Погоди, пока ее не ешь. Ты должна сесть на ступеньки.

Мы садимся у подножия этого фонтана в центре площади.

– А теперь приготовь ложечку; граниту и сливки нужно есть вместе. Да, вот так… А теперь засунь ложечку в рот и закрой глаза.

Баби следует всем моим указаниям и, наслаждаясь гранитой, закрывает глаза. Потом она их открывает и улыбается.

– С ума сойти! Она изумительная! А я действительно такая вкусная?

– Когда мы трахаемся – да!

– Дурак!

И, естественно, она меня долго колотит по спине, но мы продолжаем смеяться и есть эту граниту, как будто мы – два иностранца в нашем собственном городе. Мы цитируем песню Баттисти: «Попросить туристические буклеты моего города и провести с тобой день, посещая музеи, памятники и церкви, говоря по-английски… и вернуться домой пешком, обращаясь к тебе на „Вы”».

Каждый из нас произносит по одной фразе из этой песни, вплоть до последней, которую мы произносим хором: «Просите, Вы меня любите или нет? Я этого не знаю, но я тут!»

Ну вот. Иногда воспоминания накатывают внезапно, ты не можешь их остановить и не можешь их уничтожить. Я не отрываю взгляда от этого уже пустого стаканчика из-под граниты. Она лучше всякого наркотика. Совсем как ты. Но теперь она уже кончилась. А я должен вернуться на работу.

В офисе я вижу Аличе. Она приводит в порядок какие-то бумаги.

– Ренци ушел?

– Да, он со мной попрощался и оставил некоторые проекты, чтобы привести их в порядок. Он сделал на них кое-какие пометки.

Я подхожу поближе, чтобы посмотреть, что там написано, и Аличе мне их передает. К каждому проекту приклеен стикер с заметкой: «просмотреть», «использовать для одного из сюжетов развлекательной передачи», «ненужное», «купить» с тремя восклицательными знаками. Я читаю название последней передачи: «Золотые фигурки». Это идея своего рода телевизионной «Монополии»; в ней участвуют только публичные люди из самых разных сфер: политики, кино, футбола, телевидения. Игроки должны составить свой альбом. Я читаю фрагменты из сценария, правдоподобные вопросы о жизни разных персон. Если герой угадывает, он берет свою фигурку и соответствующую денежную сумму, таким образом пополняя свой альбом. Зрители следят за соревнованием, слушая правду и выдумки о многочисленных известностях. Неплохо.

– Хорошо, спасибо. – Я возвращаю бумаги Аличе, и она возобновляет работу каталогизатора. Направляясь в кабинет, замечаю, что у Симоне горит свет. Дверь открыта, так что я останавливаюсь у порога и стучу. Он работает за компьютером в наушниках, но, увидев меня, улыбается и снимает их.

– Поздравляю, я узнал о невероятной сенсации в мире сериалов.

– Да уж, мы очень довольны.

Я закрываю дверь, беру стул и сажусь перед ним.

– Мы ходили в «Хилтон» и отмечали это у бассейна. Нам подавали блюда на открытом воздухе, в беседке, что, честно говоря, совсем неплохо, а потом я катался по городу и купил себе это… – Я надеваю шляпу. – Тебе нравится?

Симоне смотрит на меня с удовольствием.

– Здорово! Ты в ней немного похож на босса… Но ведь ты и есть босс! В любом случае она тебе действительно очень идет.

Я удовлетворенно улыбаюсь. Потом снимаю шляпу, поигрываю ей, похлопываю ладонью по тулье, делая нечто вроде складки, но стараюсь не встречаться глазами с Симоне.

– Знаешь, когда-нибудь я с удовольствием отметил бы твой успех, это было бы по-настоящему здорово…

Я поднимаю взгляд и улыбаюсь. Он слегка смущен.

– Да, конечно, мне тоже было бы приятно.

– Но если тебя выгонят из «Футуры», это вряд ли произойдет…

– Тогда будем надеяться, что меня не выгонят.

– Я тебя не спрашиваю, с кем ты сегодня встречался, потому что, если ты мне соврешь, мне придется тебя уволить. И я боюсь, что ты можешь совершить подобную глупость.

Теперь он смотрит на меня отважно, не испытывая неуверенности, почти весело.

– Я видел Паолу Бельфьоре.

– Но мы тебя просили с ней не встречаться.

– Мы обедали вместе.

– Это неважно, что ты делал и чего не делал. Ренци сказал ясно. Она – бомба. Тебе достаточно ее коснуться, и мы взорвемся.

– Я ее не касаюсь.

На этот раз улыбаюсь уже я.

– Тебе двадцать три года. Я прекрасно помню себя в этом возрасте. Если бы подобная ей мне понравилась и проявила бы ко мне хотя бы малейший интерес, то я бы не стал никого слушать. Значит, я тебя понимаю, но не говори мне ерунды.