и безоружные, могут порвать узлы жизни. Свяжи их, и мои уста с твердостью откажутся дышать. Ты учен, ты читал, как женщины лишали себя жизни, чтобы избегнуть бесчестия. Если умрет Главк, я не переживу его. Клянусь всеми богами неба, океана и земли, я лишу себя жизни! Я сказала!

С этими словами Иона гордо выпрямилась, как вдохновенная. Вид ее и голос поразил ужасом душу ее собеседника.

– Мужественное сердце! – молвил он, помолчав немного. – Действительно, ты достойна быть моею. О! Я мечтал о подобной участнице в моей судьбе и нашел ее только в тебе. О Иона, – продолжал он с увлечением, – неужели ты не видишь, что мы созданы друг для друга! Как ты не узнаешь что-то родственное твоей собственной энергии, твоему собственному мужеству – в моей возвышенной, независимой душе? Мы созданы для того, чтобы сливать наши симпатии, чтобы вдохнуть новый дух в этот грубый, пошлый мир. Созданы, чтобы осуществить великие цели, которые душа моя, проникнув сквозь темную завесу времени, предвидит в будущем. С решимостью, равной твоей, я презираю твои угрозы о бесславном самоубийстве. Приветствую тебя, как свою супругу! Царица моя – преклоняюсь перед тобой с уважением и смирением, но вместе с тем приношу тебе мое обожание и любовь! Вместе с тобою мы перенесемся за океан, вместе найдем там себе царство, и далекие века увидят длинное потомство царей, рожденных от брака Ионы с Арбаком!

– Ты бредишь! Эти мистические речи приличны скорее какому-нибудь убогому шарлатану, продающему волшебные снадобья на рыночной площади, чем мудрому Арбаку. Ты слышал мое решение, – оно непреложно, как сама Судьба. Орк слышал мой обет, и он записал в книге Гадеса, который ничего не забывает. Исправь же прошлое, о Арбак! Обрати гнев на милость, месть в благодарность – спаси того, кто никогда не будет твоим соперником. Это поступки, приличные самой сущности твоего характера, где есть искры возвышенных, благородных чувств. Такие деяния имеют много значения для всех царей Смерти, они перетянут чашу в тот день, когда душа, отрешившаяся от тела, с трепетом предстанет между Елисейскими полями и Тартаром. Они веселят душу при жизни продолжительнее и лучше, нежели удовлетворение минутной страсти. О Арбак! Послушайся меня и смягчись!

– Довольно, Иона. Все, что я могу сделать для Главка, будет сделано. Но не осуждай меня, если это не удастся. Спроси у моих врагов даже, – не старался ли я отвратить приговор от Главка и, согласно этому, суди меня. Отдохни, Иона. Ночь скоро минет. Оставляю тебя и желаю, чтобы твои сны были более благоприятны человеку, который только и дышит тобою!

Не дожидаясь ответа, Арбак поспешно удалился. Может быть, он боялся услышать еще страстные мольбы Ионы, терзавшие его ревностью, возбуждавшие вместе с тем его сострадание. Но сострадание пришло слишком поздно. Если б даже Иона обещала ему в награду свою руку, он уже не мог бы спасти афинянина теперь, когда показание дано и народ возбужден. Тем не менее, воодушевленный энергией своего духа, Арбак полагался на будущее и думал, что ему еще удастся восторжествовать над женщиной, так всецело овладевшей его страстью.

В то время как рабы помогали ему раздеваться на ночь, в голове его вдруг мелькнула мысль о Нидии. Он почувствовал, как необходимо, чтобы Иона никогда не узнала о безумии своего жениха, иначе это могло бы оправдать его в возводимом на него преступлении. А между тем ее слуги могли уведомить ее, что Нидия находится под одним с нею кровом, и тогда Иона пожелает увидеться с нею. Чуть только эта мысль пришла ему в голову, он обратился к одному из своих отпущенников:

– Ступай, Каллий, тотчас же к Созию и скажи ему, чтобы он ни под каким видом не выпускал слепой рабыни, Нидии, из ее комнаты. Постой, сперва сходи к рабыням, прислуживающим моей питомице, и предупреди их, чтобы они не уведомляли ее о присутствии слепой девушки под моим кровом. Ступай скорее!

Отпущенник повиновался. Передав поручение своего господина прислужницам Ионы, он отправился к достойному Созию. Он не нашел его в маленьком чулане, отведенном ему в виде кубикулума. Он громко позвал его по имени и из комнаты Нидии услышал голос Созия, отвечавшего:

– О Каллий! Это ты, тебя ли я слышу? Хвала богам! Отопри дверь, прошу тебя!

Каллий отодвинул засов, из-за двери мгновенно показалось огорченное лицо Созия.

– Как ты забрался в комнату молодой девушки? Созий! Proh pudor! Разве мало спелых плодов на стене, что ты польстился на такой зеленый…

– Не называй имени этой маленькой колдуньи, – прервал его Созий нетерпеливо, – она погубит меня!

И он немедленно рассказал Каллию об истории воздушного демона и о бегстве вессалийки.

– Ну, пропал ты, бедняга Созий, а мне только что дано самим Арбаком поручение к тебе, чтобы ты ни под каким видом не выпускал ее из комнаты ни на минуту!

– Ах, я несчастный! – воскликнул раб. – Что мне делать? Тем временем она успела обежать половину всей Помпеи! Но завтра, впрочем, я постараюсь изловить ее, только не выдавай моей тайны, милый Каллий!

– Я сделаю все, что смогу сделать, по дружбе, не повредив самому себе. Но уверен ли ты, что она вышла из дому? Может быть, она тут где-нибудь прячется?

– Возможно ли это? Она легко могла выбежать в сад, а калитка ведь была отворена, говорят тебе.

– Нет, потому что в тот самый час, о каком ты говоришь, Арбак был в саду с жрецом Калением. Я вышел туда собирать травы для ванны моего господина к завтрашнему дню. Я видел, что стол опрокинут, но калитка была затворена, в этом ручаюсь тебе. Калений вошел в сад и, понятно, затворил за собою калитку

– Но она не была заперта.

– Нет, была, так как я сам, рассерженный небрежностью, по милости которой какие-нибудь воры могли растаскать бронзу из перистиля, – я сам повернул ключ в замке, и так как не нашел надлежащего раба, кому бы передать его, то ключ остался у меня до сих пор, – вот он, у меня за поясом.

– О, милосердный Бахус! Недаром же я молился тебе так усердно! Нельзя терять ни минуты. Пойдем, обыщем сад, – она еще, может быть, там!

Добросердечный Каллий согласился помочь рабу и, тщетно обшарив все соседние комнаты и ниши перистиля, они вышли в сад.

Это было приблизительно в то время, когда Нидия решилась выйти из своего тайника и отважилась идти дальше. Ступая на цыпочках, трепетно задерживая дыхание, то скользя мимо обвитых цветами колонн перистиля, то мелькая по полосам лунного света,