сын мой, чтобы требовать чего-то от Всевышнего. Многие из благочестивых людей до самой кончины своей творили праведные дела, жили по заповедям, внимая им в вере и в страхе Господнем, а всё же по неведению или из-за ограниченности ума, или из-за какой иной слабости они, по промыслу Божию, не приобщились благодати при жизни. После смерти, в будущей жизни, они примут воздаяние.

— Ну хорошо, допустим, я недостойный, не сподобился и дуновения Господней благодати. Но пусть бы через иных, через праведных дал мне Бог чудо узреть. Где оно?

— А чудеса, происходящие у тел святых? А само существование монашества? Неужто ты думаешь, что десятки, сотни нормальных людей уходят от мира в обитель, отрекаются от всех радостей мирской жизни, истязают плоть свою — и всё только ради одних будущих неизвестных никому благ? У каждого, поверь мне, почти у каждого инока есть свой путь к истинной вере, своя тайна постижения Истины, соприкосновения с Божией благодатью. Сподоблялись вкусить её и многие мирские люди, те, кто ищет Господа с усердием и верой. Только те, кто коснулись Божественной Тайны, не любят болтать о ней. Пойми, что не всем людям даются одинаковые знамения, а каждому по мере старания и по мере изнеможения.

Ибо не равно все работают Господу и не одним путём идут: как несколько свеч одним огнём горят, а свет дают разный. У каждого свой способ покаяния и постижения истины. Может быть, гордыня мешает тебе принять свет истины?

— Наверное, прав ты, владыка, грешен я без меры, оттого и засомневался. А теперь особенно глубоко задумался над проблемами веры и греха, ведь всякое теперь со мной случиться может. Я ведь понимаю, что, отступая от брата, рискую всё потерять, и жизнь свою в том числе. Не хотелось бы в аду гореть. Но и монах из меня не получится, — князь Борис не сдержался, и лукавая ухмылка осветила его здоровое молодое лицо.

— Не каждому по силам нести истинное покаяние, — продолжал свои наставления Иосиф, надеясь, что князь всё-таки одумается, покорится, а если и не покорится, то хотя бы подумает о спасении своей души. — Не каждый выдержит посты, службы и прочие великие труды. Но если кто из-за беды или по слабости не делает вышесказанного, то всё же умерший за грехи человеческие Иисус Христос принимает и словесное покаяние, и устное исповедание не отвергает. Бог спасает человека за покаяние и за веру его безусловную, спасает через милостыню и совершение Святых Божественных тайн. Великий Иоанн Златоуст говорил: если ты не успел при жизни позаботиться о душе, то при кончине своей жизни распорядись, чтобы после твоей смерти близкие ради тебя совершали добрые дела, я говорю о милостыне и приношениях — этим ты умилостивишь Избавителя, ибо Ему приятны эти приношения.

— Я уже распорядился, владыка, вот тебе и доказательство, — князь кивнул в сторону привезённых им грамот на земли. Он уже слышал подобные мысли от Иосифа и знал, чем тронуть его. — Молитесь за меня и за мою семью, это пока всё, о чём я прошу тебя. Только призывать меня к миру и дружбе с великим князем не надо — я уже решился противостоять его самоуправству, полков своих ему не пошлю и сам к нему не поеду. Думаю, и Андрей поступит так же. А что дальше делать — решим. Позволь мне только литургию в храме твоём отстоять...

— Что ж, пойдём, сын мой, она скоро начинается.

После литургии Иосиф, провожая князя, как бы между прочим попросил:

— Князь, послы твои, наверное, к брату Андрею мимо тверских земель двинутся? Позволь взять им с собой инока моего, ему в Тверь надобно, в Успенский монастырь, по делам нашим.

— С радостью услужу твоей обители, — охотно согласился князь. — Завтра с утра человека верного посылаю под видом купца в кибитке и с кучером. Думаю, место там найдётся. Ждите, с утра за твоим иноком заедут.

— Храни тебя Бог, — Иосиф перекрестил князя, сожалея, что не смог отговорить его от выступления против государя.

Он предвидел, что бунт этот может иметь последствия не только для Бориса, но и для монастыря. А что, если мятежникам придётся бежать в Литву или в Польшу? Наверняка тогда земли Борисовы Иоанн присоединит к своим. Что тогда станет с обителью? Хорошо, что князь позаботился о них и оформил земли, на которых стоит монастырь, в собственность игумена и братии. И всё же...

Как, однако, устроен человек! У Нила Сорского есть в жизни лишь убогая келья да самая необходимая одежда — и он счастлив. У князя Бориса — весь Волоцкий удел, да Ржев, да Руза, да сел не считано, не меряно, как и доходов, а на душе — горечь и обида постоянная, мысль гложет, что обделён он в чём-то. Или взять его же, Иосифа. Тоже мог жить, как Нил, — свободен, независим, только ты и Господь. А у него теперь — кругом суета. Но зато появляется взамен независимость, пока хоть и относительная, но всё же... Кстати, надо внести кое-какие дополнения в устав.

Не первый уже месяц работал Иосиф над окончательным вариантом монастырского устава. Вчерне, как один из вариантов, он был готов, с ним знакомили новичков, по нему жили. Но Иосиф регулярно подрабатывал его, ибо жизнь, опыт постоянно вносили какие-то коррективы. Устав состоял из глав, первые из них определяли правила поведения иноков на службе, в трапезной, в быту. Регламентировали их обязанности и даже одежду. Запрещалось инокам после повечерницы переходить в чужие кельи и вообще разговаривать, запрещалось выходить без разрешения игумена за стены обители, впускать в неё женщин, не позволялось жить в монастыре отрокам. Не забыл Иосиф и о себе. В уставе оговаривались права и обязанности игумена, а также начальствующей в обители братии. Определялись и наказания, которым подвергались нарушители тех или иных правил...

После обеда зашёл Иосиф к Вассиану. Тот лежал на лавке с книгой в руках. Увидев нежданного гостя, встал, растерянно улыбаясь: игумен последнее время бывал постоянно занят и чрезвычайно редко заходил в его келью.

— Присядь, братец, — попросил Иосиф и сам тоже опустился на лавку напротив. — Есть у меня к тебе дело непростое, о котором кроме нас с тобой никто знать не должен. Завтра с утра князь Волоцкий отправляет послов в Углич к брату. Ты отъедешь от монастыря с ними, будто по княжескому делу, но