кавалеров Баярдов и Жозефин; стать достойной своей красоты; дожить до ста лет, согнувшись под тяжестью любовного венца. Она будет простой и скромной: оставив своих детей и внуков за дверями церкви, встанет на колени в боковом приделе, как сейчас, и помолится, чтобы жизнь ее, прожитая в любви, была угодна Богу.

Время шло. Ей исполнилось девятнадцать, а она все никак не могла встретить мужчину, молодого или в возрасте, который соответствовал бы образу того, кто сможет разделить с ней жизнь. Юстейсия, здоровая душой и телом, не была чересчур привередливой, но знала всех молодых людей в округе (которые приходились ей кузенами в той или иной степени родства), знала, о чем они думают, что в них плохого и что хорошего. Ей представлялось очевидным, что ее муж не будет местным жителем. В ней оживал интерес, когда она слышала иностранную речь. Юстейсия сомневалась, что где-то есть более красивые места, чем ее родина, но с легкостью могла поверить, что бывают страны, где нет тщеславия, злобы, лености и неуважения к женщине. Она с любопытством поглядывала на немецких, итальянских, русских и скандинавских морских офицеров с кораблей, приходивших в порт, но оставалась холодна к их знакам внимания. Зачем ей муж-моряк, который бо́льшую часть времени будет находиться вдали от дома?

Она ждала. Мать из своего ротангового кресла наблюдала, как взрослеет Юстейсия, понимала ее проблемы, но переживала из-за своих собственных: при наличии у нее еще трех старших дочерей на выданье местные молодые люди, потенциальные женихи, заглядывались только на младшую. К ней постоянно обращались первые люди острова, а бывало, и священник: «Дорогая Мари Мадлен, Жан Батист Антуан – прекрасный молодой человек, наследник… без дурных привычек – влюблен в вашу дочь Юстейсию. Не могли бы вы поговорить с ней?»

Как-то раз вечером, она позвала Юстейсию к себе в спальню.

– Итак, доченька, два года ты отказываешься принять любое предложение, которое мы получаем, и, таким образом, препятствуешь своим сестрам, которым давно пора обзавестись семьями. Чего ты добиваешься?

– Maman, вы сердитесь, потому что я плохо работаю?

– Нет.

– Тогда чем вы недовольны? Разве моя вина, что все они: Антуан, и Меме, и малыш из Берепера – хотят жениться на мне? Они чудесные мальчики, и очень нравятся мне, но никого из них я не люблю. Они только отвлекают меня от работы.

– Понятно. Теперь послушай меня, Юстейсия…

И Мари Мадлен рассказала, что во Франции, если девушке приходится одной, без провожатых отправляться куда-то на дилижансе или на поезде, дабы избежать навязчивого внимания распутных молодых людей и стариков, которые потеряли страх Божий, она натирает себе лоб и щеки соком остролиста. Кожа от него не страдает: его можно смыть в минуту, – но он лишает лицо сияния юности: оно становится землистого цвета, даже с зеленоватым оттенком. К такой особе вряд ли кто-то подойдет.

– Что на это скажешь, деточка?

– Maman, вы ангел! У вас есть это средство?

– Здесь, на островах, остролист не растет, но зато у нас имеется кое-что другое: это корень под названием «borqui», или, иначе, «boraqui». Вот взгляни.

– Ой, дайте мне его скорее: сейчас же попробую.

Скоро по островам пошел слух, что Юстейсия, оттого что слишком много работает в магазине, начала стареть: того и гляди превратится в старую деву. Вокруг ее сестер стали увиваться молодые люди, и уже на Рождество Маржолен пойдет под венец.

Брекенридж Лансинг не пробыл на Сент-Китсе и трех дней, как неожиданно в ночь со вторника на среду к Юстейсии Симс вернулась вся ее прежняя красота.

Брекенриджу Лансингу всегда прекрасно удавались все его начинания. Он переезжал с острова на остров, обеспечивал поставки лаврового масла и рома, и везде ему сопутствовал успех. Для него со складов на плантациях выкатывали бочки, выставляли оплетенные бутыли и кеги, на которых штамповали адрес лаборатории его компании в Джелинеке, штат Нью-Джерси. Его развлекали: устраивали танцы при свечах под открытым небом на просторных дворах великолепных поместий, возили на охоту. Мамаши в пух и прах наряжали ради него своих дочек. От общения с ним местные мужчины уклонялись: у него была хоть и приятная внешность, но слишком уж юным он казался, – зато он сумел завоевать сердца всех женщин без исключения. Влюбилась и Юстейсия Симс. Потом, много лет спустя, она не раз задавала себе мучительный вопрос: как это могло случиться? Почему с ней?

Однажды утром, в начале декабря, за несколько лет до появления Лансинга, жители Бас-Тера с удивлением увидели, как в порт входит великолепная четырехмачтовая шхуна. На каждой рее стояли молодые люди, одетые в белую форму, никак не меньше дюжины, и размахивали руками из стороны в сторону. Картина поражала воображение, но далее последовали вещи, не менее удивительные. Это был учебный корабль польского флота «Гдыня», который совершал кругосветный тренировочный переход. На нем находились две сотни гардемаринов в возрасте от тринадцати до шестнадцати лет. Черноволосые и черноглазые островитяне считали, что другим человек и не может быть. Все они обладали определенным набором характерных черт: способностью к вероломству, коварству, хвастовству и предательству, – и ожидали того же от новоприбывших. Но нет! Причалившие к берегу вместе с офицерами гардемарины принесли с собой чудесный образ другого человека – беззащитную невинность голубых глаз, обещание непорочности, облеченные в медовый цвет волос. Увидев впервые на невольничьем рынке в Риме рабов из Британии, Григорий Великий воскликнул: «Не ангелы, но все-таки Ангелы!» Четырехмачтовая «Гдыня» продолжила свое путешествие вокруг света, а другая, со свернутыми белыми парусами, плыла в воображении островитянок, управляемая экипажем из неподкупных рыцарей, золотых и розовых, с небесно-синими глазами.

Доктор Джиллис, если уж ему что приходило в голову, накрепко вцеплялся в идею, как пес в любимую косточку, он глубокомысленно заявил:

– Природа старается нивелировать любые крайности. За последние миллионы и миллионы лет произошел процесс сильного усреднения. Я прочитал в одной газете, что во Франции почти не осталось блондинок: теперь женский кордебалет для шоу надо набирать в Швеции и Англии. Скоро мы все станем шатенами. Храмы в России столкнулись с тем, что для хоров не могут найти певчих с басами, от голоса которых раньше звенели люстры, а в Берлине не хватает теноров. Теперь у нас у всех будут баритоны. Также исчезнут слишком высокие и коротышки, черные и белые. Природа не терпит крайностей, поэтому бросает противоположности в объятия друг друга, чтобы дела завертелись. В Библии об этом говорится вполне определенно: когда наступит золотой век, лев возляжет рядом с ягненком. Как я понимаю, эти