(Не хочешь уехать? Не можешь?) «Оверлук» хотел, чтоб они остались,и Джек тоже хотел этого. Все, даже Дэнни. Может быть, «Оверлук», будучиогромным, грохочущим Сэмюэлем Джонсоном, выбрал Джека на роль своего Босуэлла.Говорите, новый сторож пишет? Отлично, наймите его. Пора определиться, однако,давайте сперва избавимся от этой женщины и сынка, который сует нос, куда неследует. Мы не хотим, чтобы его отвлекали. Мы не…

Джек стоял у кабины снегохода и головная боль возвращалась.К чему все свелось? Уехать или остаться. Очень просто. И нечего усложнять. Мыуезжаем или остаемся?

«Если уезжаем, сколько пройдет времени, прежде, чем тынайдешь в Сайдвиндере какую-нибудь тамошнюю дыру, – спросил его внутреннийголос, – темную каморку с паршивым цветным теликом, где небритые безработныедень-деньской смотрят развлекательные программы, убивая время. Где в мужскойуборной воняет мочой, которой не меньше двух тысяч лет, а в очке унитаза всегдаплавает бычок „Кэмела“? Где стакан пива – тридцать центов, закусываешь солью, ав музыкальный автомат загружено семьдесят старых „кантри“?»

Сколько времени? О Господи, как же он боится, что временипонадобится совсем немного.

– Я не могу выиграть, – очень тихо выговорил он. Вот оно.Словно Джек пытается играть в «солитер», но из-под руки пропал туз.

Он резко наклонился к мотору «Скиду» и выдернул магнето.Легкость, с какой оно оторвалось, вызывала дурноту. Джек взглянул на него,потом прошел к задней двери сарая и открыл ее.

Оттуда открывался ничем не загороженный вид на горы – вмерцающем блеске утра он был красив, как на почтовой открытке. Вверх по склону,почти на милю, до первых сосен простиралась снежная целина. Джек кинул магнетов снег так далеко, как только сумел. Оно улетело куда дальше, чем должно было,и упав, взметнуло легкое снежное облачко. Ветерок унес снежную крупу к новымместам отдыха. Рассеять ее, вот оно как. Нечего тут смотреть. Все прошло.Рассеялось.

Джека охватило чувство покоя.

Он долго простоял в дверях, дыша отличным горным воздухом,потом решительно затворил их и ушел через другую дверь сказать Венди, что ониостаются. По дороге он задержался и поиграл в снежки с Дэнни.

Настало 29 ноября. Три дня назад был День Благодарения.Последняя неделя выдалась на славу. Такого обеда, как на День Благодарения,дома им еще не приходилось есть. Для разнообразия Венди приготовила индейкуДика Холлоранна, но все наелись до отвала, даже не приступив к расчленениювеселой птички. Джек простонал, что есть им теперь индейку до конца зимы – всандвичах, с лапшой, в сметане, с сюрпризом…

Венди чуть улыбнулась.

– Нет, – сказала она, – только до Рождества. А потом будеткаплун.

Джек и Дэнни хором застонали.

Синяки с шеи Дэнни исчезли, а с ними – почти все страхи. ВДень Благодарения Венди катала сына на санках, а Джек работал над пьесой,которая уже близилась к завершению.

– Все еще боишься, док? – поинтересовалась Венди, не зная,как спросить не так прямо.

– Да, – просто ответил тот, – но теперь я держусь вбезопасных местах.

– Папа говорит, рано или поздно лесники заинтересуются тем,почему мы не выходим на связь по рации. И приедут посмотреть, все ли в порядке.Тогда можно будет уехать. Нам с тобой. А папа останется до весны. У него естьна это веские причины. В определенном отношении, док… знаю, тебе трудно этопонять… мы загнаны в угол.

– Ага, – уклончиво ответил мальчик.

Этим сияющим полднем родители остались вдвоем наверху, иДэнни знал, что они занимаются любовью. Сейчас они задремали. Дэнни знал, онисчастливы. Мама еще побаивалась, а вот папина позиция была странной. Как будтоон сделал что-то очень трудное и сделал правильно. Но, похоже, Дэнни не вполнепонимал, что именно. Отец даже в мыслях тщательно охранял это. Дэнни размышлял:можно ли радоваться поступку и одновременно стыдиться его настолько, чтобыстараться о нем не думать? Вопрос не давал покоя. Дэнни считал, что в норметакого быть не может. Как ни старался мальчик проникнуть в отцовские мысли,получалась лишь неясная картинка: высоко в пронзительно-синем небе кружилосьнечто вроде осьминога. Два раза Дэнни сосредотачивался достаточно сильно, чтобыуловить, что это, и оба раза папа вдруг упирался в него таким пронзительным ипугающим взглядом, будто знал, чем Дэнни занят.

Сейчас Дэнни в вестибюле готовился выйти на улицу. Он гулялчасто, прихватывая то санки, то снегоступы. Ему нравилось бывать вне отеля.Когда он оказывался за дверями, в солнечном свете, у него словно гора падала сплеч.

Мальчик притащил стул, встал на него и из шкафчика возлетанцевального зала достал парку и стеганые штаны, а потом уселся, чтобы ихнадеть. Сапоги лежали в ящике для обуви. Он натянул их, а, когда принялсяшнуровать и завязывать аккуратным «бабушкиным» узлом сыромятные шнурки, то языкот старательности выполз из уголка рта наружу. Митенки, лыжная маска

– и готово.

Протопав через кухню к черному ходу, мальчик помедлил. Емунадоело играть на заднем дворе, к тому же, в эти часы место, где он играл,закрывала тень отеля. Дэнни не нравилось быть в тени «Оверлука». Он решил, чтовместо этого наденет снегоступы и сходит на детскую площадку. Дик Холлораннвелел держаться подальше от кустов живой изгороди, но мысль о зверях-деревьяхне слишком беспокоила мальчика. Сейчас их похоронили под собой сугробы,виднелись лишь бугры неопределенной формы – некогда они были головой кролика ильвиными хвостами. В таком виде, выглядывая из-под снега, они казались скореенелепыми, чем пугающими.

Дэнни открыл черный ход и взял с площадки для подвоза молокасвои снегоступы. Пять минут спустя на парадном крыльце он прикрепил их к ногам.Папа говорил, что у него (Дэнни) талант ходить на снегоступах – ленивыйшаркающий шаг, поворот лодыжки, от которого пушистый снег слетает с крепленийкак раз перед тем, как нога снова опускается на землю, – ему остается тольконарастить на бедра, голени и лодыжки необходимую мускулатуру. Дэнни обнаружил,что лодыжки устают раньше прочего. Хождение на снегоступах точно так жеутомляло их, как катание на коньках – ведь приходилось все время отряхиватькрепления. Примерно каждые пять минут Дэнни приходилось останавливаться, чтоботдохнуть, расставив ноги и выровняв снегоступы.

Но по дороге к детской площадке отдыхать не потребовалось,он все время катился под горку. Дэнни с трудом перебрался через чудовищныйсугроб, больше похожий на дюну, которую намело на парадное крыльцо, и меньшечем через десять минут уже держался рукой в митенке за горку на детскойплощадке. Он почти не запыхался.

Детская площадка под глубоким снегом выглядела кудасимпатичнее, чем осенью. Она напоминала парк аттракционов. Цепи качелей примерзлив странных положениях, сиденья покоились прямо на снегу. Полоса препятствийпревратилась в ледяную пещеру, которую стерегли ледяные зубы сосулек. Из-подснега торчали только трубы игрушечного «Оверлука», (Хорошо бы и настоящий также завалило… только, чтобы нас не было внутри.) да в двух местах, какэскимосские иглу, выдавались верхушки цементных колец. Дэнни протопал к ним,присел на корточки и начал копать. Очень скоро темная пасть одного из колецотворилась, и мальчик протиснулся в холодный тоннель. Он воображал себяПатриком Макгуэном, секретным агентом (эту программу по беррингтонскомутелеканалу показывали дважды, и папа ни разу ее не пропустил – он готов был неходить в гости, чтобы остаться дома и посмотреть «Секретного агента» или«Мстителей», а Дэнни всегда смотрел вместе с ним), убегающий по швейцарскимгорам от агентов КГБ. Тут были лавины, а его подружку убил отравленной стрелойпечально известный агент КГБ Слоббо, но где-то неподалеку находиласьантигравитационная машина русских. Возможно, в конце этого тоннеля. Он вытащилсвой автомат и зашагал по цементному тоннелю, широко раскрыв настороженныеглаза, выдыхая воздух.